"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Что ты здесь? – прохрипела Эльга и еще раз глотнула из чаши. – Я больна?
– Ты упала посреди двора. Тебя принесли и положили. Ты проспала ночь, а сейчас уже утро.
– Что за йотунова хрень мне снилась? – Эльга взглянула на сестру. – Почему ты здесь сидишь?
– Как бы я тебя бросила одну?
– Почему?
– Ты что-то помнишь… из вчерашнего?
Эльга отдала ей обратно чашку, взялась за лицо и попыталась собраться с мыслями.
– Мне снилось, что вчера вернулся Ингвар… – глухо заговорила она из-под ладоней. – Но он был один… Ой! – Она подняла лицо и с надеждой взглянула на Уту. – А Свенельдич?
Ута покачала головой, и Эльга поняла, почему у сестры такой потерянный и больной вид.
– Ингвар сказал, Свенельдич с большим войском следом идет.
– Когда же здесь будет?
Казалось, стоит здесь появиться Мистине – и он все уладит, как улаживал всегда.
– Не знаю. И никто не знает.
– Но Ингвар…
– Мне гриди рассказали, – с неохотой и в то же время с решимостью начала Ута. – Гримкель… Они от людей таят, но мне-то… Это для людей Ингвар говорит, что Свенельдич скоро будет. А они про него ничего не знают. И про войско. И про других всех наших. С ним только Фасти и Сигват. Остальные… Они о них ничего не знают с начала похода почти. Ингвар от Боспора Фракийского вернулся в Болгарское царство и домой, а они все ушли дальше, в Анатолию. Ох, там такой ужас был… Греки в них метали каким-то «ладейным огнем»… Точно молниями… Столько кораблей пожгли… С людьми вместе. Ингвар… Его ранило двумя стрелами, обожгло… Но после того Свенельдич был жив, и с ним еще почти все войско. А потом они разошлись: Ингвар на запад, прочие на восток. Где они, когда будут назад – никто не знает.
Так вот почему сестра сидела с ней, отстраненно подумала Эльга. Желая не только услужить ей своей заботой, но и самой обрести опору. Как бывало всю их уже двадцатилетнюю жизнь.
– Болгарское царство… – повторила Эльга. – Погоди… Что он вчера сказал? Какая-то молодуха с ним была… Хотела быть мне сестрой… Она мне приснилась?
Ута покачала головой:
– Не приснилась. Это болгарская княжна. Ингвар от греков в Болгарское царство ушел… С ранеными и сам раненый… Царь Петр ему смерти желал… Пытался захватить и убить или Роману выдать. И он… Женился… На деве этой, из Петровой родни. Тогда болгары ему помогать стали. Вот так… И привез ее сюда. Огняна ее зовут, Пресиянова дочь.
– Кто женился? – уточнила Эльга, будто надеялась хоть с пятого раза услышать более правдоподобный ответ.
– Ингвар, – обреченно вздохнула Ута.
Эльга снова легла на спину и уставилась вверх, на черную полосу сажи шириной в две ладони под кровлей. Огромное, сложное представление обо всех событиях лета еще с трудом помещалось в голове – она будто пыталась удержать охапку хвороста больше себя самой, так что едва хватало длины рук. Но все же это представление обрело некую целостность. Ее клонило под тяжестью этого знания, но оно уже не расползалось бессмысленными обрывками.
Ингвар был разбит и ранен. Большое войско, Мистина, братья неведомо где. Живы ли – неведомо. Когда вернутся… Спроси у ветра, он везде летает, все знает. А Ингвар вернулся живым… Но с другой, болгарской женой. И это было настолько неправильно, что казалось, вместо ее мужа вернулся какой-то морок. Тролль-подменыш, как в преданиях отцовской северной родины.
Еще вчера она ждала чего-то одного: или победы его, или гибели. Сегодня ожидание стало знанием, но исход похода был по-прежнему неясен. Вот это, с чем Ингвар вернулся, – это победа или гибель? Нечто среднее, что так просто не осмыслишь.
Он жив, и это хорошо. Но… Он уже не ее муж. Вернее, не только ее. От него вернулась половина – та, что теперь принадлежит ей. У нее есть полмужа? А так бывает? Нет, она знала, что у многих знатных людей бывает по несколько жен… У иных конунгов и по четыре случается, по шесть… Но у нее? Ее Ингвар, тот самый, к которому она бежала из дома, из чащи Князя-Медведя, который воевал с Дивиславом за ее приданое… С кем они были нераздельны в единой своей судьбе, как две части целого… Теперь между этими двумя частями втиснулась какая-то третья. Ингвар взял и променял ее на какую-то болгарку?
– Где они? – Она слегка повернула голову, хотя и так знала, что в избе никого нет, кроме них с Утой и Совки.
И сознание, что она лежит на постели одна, когда муж вчера вернулся, усиливало ощущение сломанного мира.
– В Малфридиной избе ночевали.
Эльга помолчала, глядя на пустую половину постели. В первую ночь после возвращения мужа из похода… Он ночевал в Малфридиной избе… С другой женой. А она здесь одна… Как вдова… Как отвергнутая…
Не таким она представляла себе его возвращение. И теперь казалось, что не Ингвар вчера вернулся домой, а она, Эльга, перенеслась из своей жизни в какой-то дурной сон, где все иначе. И вот она проснулась, а сон все длится.
Казалось, воздух в избе сейчас ее раздавит. Эльга с усилием вдыхала, и каждый раз это было почти так же трудно, как поднять корову.
– Думай о том, что Ингвар жив, – тихо посоветовала Ута. – Он ведь мог погибнуть. С тысячу человек погибло, и его Фасти едва вытащил. Или мог задержаться… Еще невесть на сколько. Не вернуться в этом году совсем.
Эльга посмотрела на нее. Ясно, почему сестра так думает. Потому что ее собственный муж… может не вернуться до следующего года. Да и тогда вернется ли?
Дыхание перехватило. По привычке Эльга взялась за грудь, но «костяного ящера» там не было. А, ну да. Одеваясь, чтобы встречать Ингвара, она сняла его и спрятала в ларь.
И тут Эльге захотелось заплакать. Долгожданный день прихода вестей, возвращения мужа и дружины вместо законной радости принес ей унижение, разочарование… Новую тревогу. Но она держалась, понимая: стоит ей сейчас дать волю слезам, и она выплачет всю свою силу, все глаза, все дыхание, потому что беде не видно конца.
Будет ли эта боль утолена? Отныне у нее, княгини киевской, начинается совсем другая жизнь. Жизнь, в которой ей принадлежит только половина мужа… Все равно что половина прежней себя. Можно ли с этим свыкнуться, или эта мучительная резь в груди – теперь навсегда?
Эльга постаралась вдохнуть поглубже. Чтобы жить дальше, надо дышать. Пока это было все, на что у нее хватало сил.
Стратиг фемы Армениак, Варда Фока, в последний раз окинул взглядом выстроенные для боя войска. Десять тысяч копий и щитов стояли на выжженном солнцем поле ровными квадратами. За ними волновалась туча фемной конницы: пять тысяч стратиотов. Достаточно, чтобы внушить почтение наглым скифам, но слишком мало, чтобы заставить их отступить без боя. Дерзость и дикая храбрость северных варваров, увы, хорошо известны. Именно на этом строил расчет патрикий Иоанн Куркуас, и Варда согласился с ним. Пока он не мог снять значительных сил с сирийской границы, все местные военачальники Вифинии и Пафлагонии получили приказ не ввязываться в драку с превосходящим числом противником, а сберегать войска. Уже не первый век, со времен Маврикия августа, оставившего потомкам наставления по воинскому искусству, сбережение войск считалось первой обязанностью всякого полководца. «Не следует постоянно стремиться вступить в бой с неприятелем, даже если бы счастье благоприятствовало, – писал он. – Потому что и удачные бои причиняют большие потери, если происходят часто» [203].
Сейчас ромеи наконец располагали значительными силами: кроме самого патрикия Иоанна и Варды Фоки, из Фракии подошел стратиг Феодор. Вместе они имели под началом более сорока тысяч войска. Часть, конечно, пришлось оставить в пограничных крепостях, но все же было достигнуто почти троекратное превосходство над скифами. Пришло время с Божьей помощью избавиться от этих хищников.
Варда Фока был стар – ему перевалило за шестьдесят. Происходя из знатного рода, что уже не первое поколение стоял вблизи трона, он был искушен как в военных, так и в придворных сражениях. Брат его, Лев Фока, после смерти василевса Льва боролся за высшее влияние при юном наследнике, но проиграл Роману из Лакапы. Варда Фока помнил, как скифы-русы приходили в прошлый раз: когда обложили Великий Город и в конце концов василевсы Лев и Александр выплатили им неплохой выкуп. Но тогда держава ромеев была вынуждена тратить силы на затяжную войну с болгарами. Теперь, слава Господу, на болгарской границе уже четырнадцать лет мир, и северные скифы наконец получат то, что им причитается.
