"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Однако, как писал мудрый василевс Маврикий, «сражаться в открытую против мужественных, храбрых и отважных народов очень опасно. Поэтому в войне с подобными народами лучше действовать с помощью военного искусства, благора-зумия, посредством тайных ухищрений, хитрости и обмана, а не явно, открытой силой».
Патрикий Иоанн был полководцем как отважным, так и искусным. Пехота и конница, что сейчас была выстроена перед стратигом Вардой, составляла лишь половину того, что на самом деле было собрано для битвы. Недаром патрикий Иоанн выжидал, скрипя зубами, пока варвары выжигали плодородные области Вифинии и Пафлагонии. Сегодня настал час спросить с язычников сразу за все, во славу Христа! Лишь бы ничто не выдало ловушки, иначе скифы попросту засядут в Гераклее, а там и сбегут, увозя всю добычу. А удача похода наверняка подтолкнет их через год-другой его повторить.
Войско было выстроено на равнине, ограниченной справа невысокими холмами, а слева садами и виноградниками. Там и пряталась остальная часть. Равнину пополам перерезало русло реки Лик – иначе Ахерон, реки царства мертвых, как верили древние. Патрикий Варда всей душой надеялся, что милостью Божьей Ахерон переправит скифов прямо в ад, где им самое место. Сам он готов был охотно исполнить должность Харона. В весеннее время полноводная, сейчас, после окончания жатвы, река превратилась в ручеек, текущий по каменистому дну. Берега, довольно пологие, тем не менее не позволяли коннице наступать с разгона. Дальше, на расстоянии трех стадиев, виднелись стены Гераклеи.
Глядя через русло, патрикий Варда видел готовых к битве скифов. Те стояли тремя фалангами по десять рядов в глубину, на вид – по три тысячи человек в каждой. За ними, на расстоянии полета стрелы, построилась еще одна фаланга, поменьше. Над ней развевался алый стяг скифского архонта – того, что принял его вызов. Как там его зовут? Но это не сам архонт Ингер, какой-то его брат или родич. Ингер уже получил свое, еще два месяца назад в Босфоре. Кто бы мог подумать, что толстяк протовестиарий окажется таким ловким и удачливым флотоводцем! И смелым, насколько это оправдывали обстоятельства. Даром что скопец – похоже, не у всех мужество содержится в яйцах… А Ингер уже отправился с позором домой, зализывать раны. Вот бы дьявол забрал его по дороге! Тогда скифы надолго занялись бы дележом власти, и им стало бы не до грабежей.
Впрочем, этот скифский архонт хитер: не меньше трети войска оставил в городе, охранять стены, корабли и добычу. И если не удастся ворваться в Гераклею на плечах отступающих, со стенами какое-то время придется повозиться. Доместик Иоанн уже послал гонца в Константинополь: если Феофан приведет сюда хотя бы те десять огненосных хеландий, что у него есть, остатки скифов можно запереть в бухте Гераклеи, обложить со стороны суши и просто ждать, пока сами не сдадутся. Правда, едва ли Феофан успеет подойти. Не хуже будет и встретить скифов по пути к устью Босфора – итог выйдет почти тот же.
Но это дело завтрашнего дня, а сейчас надлежит, с Божьей помощью, расправиться с тем неприятелем, что стоит перед ним. Варда отдал короткий приказ. Мандаторы, вскочив на коней, умчались в клубах пыли.
Вскоре зазвучали боевые трубы.
– Господи, помилуй! – первым провозгласил патрикий Варда; за ним клич повторили священники и начальники каждого отряда.
– С нами Бог! С нами Бог! С нами Бог! – прокричали троекратно.
Двинулись вперед сверкающие на солнце военные кресты.
Мерным шагом пехота устремилась на врага.
Мистина хмуро взирал на вражескую рать со спины рослого гнедого коня, взятого среди прочей добычи в Гераклее. Жеребца, одетого в тот конский доспех с позолоченными чешуйками, держали под уздцы двое телохранителей. Не то чтобы Мистина собирался сражаться конным – просто с высоты седла было лучше видно поверх голов войска. Рядом развевался на высоком древке красный стяг, на воеводе блестел позолотой клибанион покойного стратига и собственный старый шлем. Гераклея оставалась за спиной, там, где равнина плавно понижалась в сторону моря, и греческие полки впереди были как на ладони. На вид их раза в полтора больше, чем русов, но примерно на это он и рассчитывал.
Никто не знал, сколько у греков войска, и даже хотя бы сколько может быть. Само собой, Мистина рассылал разведчиков на юг и на восток – откуда стратиги могли подойти. Видели несколько крупных отрядов, пеших и конных, общим числом тысяч на пятнадцать, как удалось прикинуть на глаз. Но здесь Мистина хорошо осознавал свою уязвимость: он не знал местности – ни укрытий, ни дорог, – а греки знали. Оставалось надеяться на сарацин: недаром же Куропас намекал, что будет рад избавиться от русов без боя.
Тем не менее покоя на сердце не было – и эта тревога была не то что обычное возбуждение перед битвой. Хитрый, как его покровитель Ящер, Мистина чуял подвох.
Но что это меняло? Предложи он отступить – дескать, беду чую! – и в собственных глазах будет выглядеть трусом. Трус всегда чует беду на свою любимую задницу и предпочитает ее спасать. А мы идем вперед, даже если знаем, что можем быть убиты. Здесь война, а не порыбачить выехали, как сказал бы шурин Асмунд.
Асмунд… Не очень-то ему удалась позапрошлым летом посольская должность, раз уж сейчас русы, вместо того чтобы сидеть в Царьграде и честь по чести обсуждать договор о мире, дружбе и торговле, стоят здесь на поле, сжимая копья и топоры. Мечом и секирой приходится прокладывать себе путь к уважению среди других народов. Но когда было иначе? Норманны, угры, авары, хазары, те же болгары – все веками воевали, расширяя свои владения, отрезали головы вражеским вождям и делали из них чаши, прежде чем смогли притязать на титулы кейсаров и каганов. И что бы там ни говорили надменные греки, что-де сам Бог отдал им во власть все другие народы – чужие земли им отдал римский меч. Даром никакой бог ничего никому не дает. Теперь и русы движутся тем же путем. Уже второе столетие, но повозки богов едут медленно. Даже в преданиях младший сын за счастьем своим идет три года, а в жизни народа тот сказочный год порой растягивается на целый век. Дурак рассчитывает вскочить в счастье одним прыжком, да вместо этого рухнет в лужу.
Ладно, хватит мудрствовать. Когда борода отрастет до колен и побелеет, тогда можно будет и о сказаниях подумать. Если даст судьба время отрастить ее, эту бороду. Если не ляжет он сам сегодня на эту сухую греческую землю. Мысленно глядя вперед, Мистина видел все вокруг будто сквозь легкое красное марево. Это был знак: впереди его кровь. Но для чего он пришел-то сюда, сын, внук и правнук военных вождей – круги водить и ладу петь?
Перед Мистиной стояли две тысячи отборных отроков в лучших доспехах. У половины были длинные греческие пики, годные против конницы. Последняя надежда. Железный кулак, который предстояло пустить в дело в самом крайнем случае. И что-то говорило Мистине: этот случай не замедлит настать.
Пробирала дрожь нетерпения. Весь поход, оказавшись за старшего над войском, Мистина не мог принимать участия в схватках и чувствовал, как застоялась от бездействия кровь. Богиня Нави незримо улыбалась ему откуда-то издали, ожидая кровавого пира, манила к себе, будто женщина в жажде любви. С самого начала этого лета она ласкала и миловала его – пришел час платить за милости.
Пропели греческие трубы. Над полем разнеслись воинственные кличи, и порядки фемного ополчения двинулись вперед. Серо-бурые ряды набивных кавадионов и толстых войлочных колпаков, среди которых блестели и шлемы, надвигались медленно и неотвратимо. Вот они достигли края речного русла, стали спускаться, ломая ряды. Вот первые Куропасовы пехотинцы показались над нашим берегом, суетливо торопясь вперед, навстречу смерти.
Мистина вскинул руку; молнией сверкнул меч с позолоченной отделкой. Взревели боевые рога.
– Перу-у-ун! – выкрикнул Мистина во всю мощь.
– Перу-ун! – отозвались сотни, тысячи голосов.
