"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Времени было в обрез: Толкун-Баба велела Яре быть у начала тропы, когда зайдет месяц. А до того оставались считаные мгновения: натянуло облака, начинался дождь, и светлый месяц лишь проглядывал сквозь разрывы, будто девка, которая и хочет еще погулять, и боится вымокнуть.
Большой костер догорал, лежа кучей обугленных жердей. У реки слышался какой-то шум, народ бежал туда. Толковали про водяного – утащил, что ли, кого из купающихся? Такое случалось: год от года бывало, что купальской ночью река забирала то парня, то девку, а позапрошлым летом зачем-то ей понадобился один дед из Благушиной веси. Правда, он медовухой был налит по самые брови, может, водяниц сладкий хмельной дух привлек.
Яру не интересовало, что там случилось. Она высматривала кое-кого в толпе, но без костра и месяца разобрать лица было нелегко.
Но вот она услышала знакомый голос – деревский молодой боярин Коловей шел куда-то с гурьбой отроков и что-то рассказывал. Пока ловили венки, он так кричал и подбадривал Даляту, что теперь Яра не спутала бы его голос ни с каким другим. Она двинулась следом, всматриваясь в людей вокруг Коловея. О боги, только бы Далята был здесь, у нее больше нет времени его искать!
Да, вон он…
Как и все, древляне направлялись к берегу – утопленника смотреть. Перед отмелью толпа стала такой густой, что подойти ближе было трудно. Яра скользнула за спины и, пока Коловей выглядывал, можно ли все-таки пробраться, тронула Даляту за рукав.
Он обернулся, не сразу узнал ее в темноте, но потом вздрогнул от неожиданности.
– Идем со мной! – быстро шепнула Яра и взяла его за руку.
Сама дрожала от своей смелости, решившись на это, но иначе легко могла бы потерять его в толпе.
Сжимая его теплые пальцы, Яра торопливо увлекла парня к опушке. Остановилась за березой: дальше нельзя, там их может приметить Толкун-Баба или кто-то из марушек. Близок рассвет, который снова разведет видимое и невидимое по разным сторонам, вынудит обитателей каждого из миров отправляться восвояси. Дочерям Толкун-Бабы пора назад в Невидье.
– Слушай меня! – зашептала Яра. – Через семь дней приходи к Перунову камню рано поутру. Спроси у людей, где он, тебе тропу укажут. От городца туда хорошая тропа идет, не заблудишься. Но смотри, чтобы никто тебя не провожал, один приходи.
– Постой! – Далята схватил ее за руки. – Я не понял! Это ты – Благожитова дочь, что ли?
– Это я. Но ты не говори никому, что со мной виделся.
– Так чего – пропало наше дело? Венок-то мы разодрали…
– Да в тур венок! Испытания вам будут на Перунов день, а здесь так – игрище. А пока Перунов день подойдет, ты уже счастья-доли получишь, и никто тебе будет не соперник. Не забудь смотри – через семь дней к Перунову камню на заре приходи!
И не успел Далята придумать ответ, как она высвободила руки и кинулась прочь. Только пятно белой сорочки мелькнуло меж деревьев и пропало.
Далята провел рукой по лицу. Дождь уже так усилился, что с волос и с носа закапало. Влага помогла ему опомниться, хотя все это казалось сном.
Так его румяная с этой «лютой травой» – и есть Благожитова дочь? И не за тем венком они с Жировитом погнались, даром чуть не утопили друг друга? Правда, утопить Жировита по-всякому хорошо бы. Жаль, не его водяной прибрал… «Или, может, его?» – с надеждой подумал Далята.
Тьфу ты, разнёт на тебя! Она сказала, к Перунову камню? Про Перунов камень он уже что-то от местных слышал. И зачем она его позвала?
Но раз уж позвала его, а не Жировита, все не так худо. И тьфу на него, на тот венок.
Забрав из-под моховой ямки драгоценный горшок с водой, где крылась душа Даляты, Яра успела вовремя, но Толкун-Бабы на месте не оказалось. Обнаружились только три марушки, с наказом от Толкун-Бабы не мешкая идти в Невидье.
– Она сама в Хотимирль отправилась, – сказала Бережана. – С Людомиром беда большая приключилась. Напал на него водяной, схватил, норовил в реку утянуть. Карислава водяного сильным словом прогнала, да успел корчец внутрь забраться. Теперь терзает человека.
– Страх какой! – шепнула Яра.
Так это, оказывается, на самого князя волынского водяной напал! Нынче познатнее добычу выбрал, чем дед Непробуд!
Когда Людомира привезли в Хотимирль, уже начало светать. Пока его несли на руках в обчину, он стонал глухо, но там, когда зажгли лучины и хотели осмотреть, стоны усилились. Он отворачивался от света, и стало видно, что глаза его сильно косят в правую сторону. Побагровевшее лицо, с его резкими чертами, с этим косоглазием приобрело совсем дикий вид, и даже у Кариславы, повидавшей порченых, дрожали руки и холодело в груди от страха. Людомир хрипел, скалил зубы, и страшно было приближаться к нему – казалось, бросится и вопьется этими крепкими зубами в руку, хуже зверя.
– Корчец водяной, – кивнула Толкун-Баба, осмотрев его. – Попробую изгнать, да не ручаюсь… Видно же – сильный дух вцепился…
Повеление всем выйти народ исполнил весьма охотно. Людомир еще был связан поясами, но уже не бился, и помощь мужчин не требовалась.
– Развязать можно, – сказала Толкун-Баба Кариславе. – Он сейчас уже как дитя силой: членами не владеет.
Толкун-Баба оставалась спокойной: привыкнув иметь дело с мертвыми, она бестрепетно касалась того, в кого смерть уже запустила зубы, и заботилась лишь о том, чтобы уберечь здоровых.
Вошли две марушки – Толкун-Баба еще с луга послала их найти свежие ветки еловца. Теперь она связала из них жгут и опоясала ими Людомира. Он не шевелился, руки и ноги у него судорожно подрагивали. Велев принести углей и железный совок, Толкун-Баба покрошила туда веток еловца, и по обчине пополз душистый дым.
– Во имя Перуна, Грома Гремучего! – начала Толкун-Баба, встав перед лежащим Людомиром и держа в руке большую ветку еловца. – Во имя Сварога Отца, Небесного Кузнеца! Во имя Мокоши, Матери Сырой Земли! Силою огня земного, силою огня небесного! Да изыдет сила черная из тела белого!
С этими словами она сильно ударила веткой по лежащему; Людомир дернулся.
– Нечисть водяная, нечисть болотная, нечисть береговая, нечисть омутная – да изыдет! Что по воде пришло – на воду поди! Что с ветру пришло – на ветер поди! Что от земли пришло – в землю поди!
Произнося заговор строка за строкой, Толкун-Баба ходила вокруг больного и стегала его веткой.
– Перейди, сила черная, в еловец зеленый! Именем Перуна гоню тебя – ступай прочь! Высылаю, выгоняю из Людомира, сына Богуславова, внука Дулебова, силу черную, наведенную! Корчи да порчи – подите вон! Кто вас сделал и прислал – к тому идите! Гоню и выгоняю с костей – ломоту, с главы – жароту, с нутра – зноботу!
И такая властность слышалась в ее суровом уверенном голосе, что казалось, этот голос может, как невидимая, но мощная рука, проникнуть под покровы тела и вышвырнуть оттуда невидимого злыдня.
Когда Толкун-Баба закончила, Людомир почти успокоился: лежал неподвижно, закатив незрячие глаза, и уже не стонал. Лишь руки и ноги дергались: то не желал сдаваться корчец. Толкун-Баба сняла с хворого опояску из еловца и намотала на дубовый пест.
Со своей добычей она вышла во двор, где под рассветным, затянутым серыми облаками небом ее ждали встревоженные волынцы и хотимиричи. После бессонной ночи у всех был нездоровый вид, кто-то уже маялся от похмелья. Белые сорочки были замараны, лица помяты, волосы всклокочены, тщательно выглаженные платы жен – перекошены, к поясам прилипли травинки.
– Теперь ждать осталось, – сказала Толкун-Баба Благожиту, что подошел к ней, с тревогой на усталом лице. Красный сукман он уже снял и из воплощения Перуна вновь стал немолодым человеком, угнетенным заботами. – Корчец водяной я изгнала, вот он у меня где! – Старуха качнула пестом с веткой, и люди отшатнулись, боясь, как бы невидимый злыдень не прыгнул на них. – Да не бойтесь, он там заперт крепко. Пойду верну водяному, а с Людомиром – как богам поглянется.
Толкун-Баба ушла, оставив двух марушек и Кариславу смотреть за больным. Княгиня, лишь сменив праздничную сряду на повседневную, провела при нем все утро, но помощь никакая не требовалась: Людомир лежал без чувств, лишь корчился. Его брат и другие волынцы сидели на земле снаружи, ждали исхода.
