Uncharted: Четвёртый лабиринт (ЛП) - Голден Кристофер
— Ну? — произнёс он, обращаясь к Дрейку. — Вы идёте?
— Что там? — спросил Нейт, всё ещё не до конца проснувшись. Отголоски сна цеплялись за его сознание, словно паутина.
— Полагаю, перевод всех тех древнекитайских надписей из святилища, — ответил тот. — Или вам не интересно, выяснили ли мои люди, где находится Четвёртый лабиринт?
Дрейк потянулся и начал вставать.
— Иду.
Хенриксен, не дожидаясь его, взволнованно поспешил в хвост самолёта и скрылся за дверью в задний салон. Пока Нейт смотрел ему вслед, в его памяти всплыл голос из минувшего сна.
«Приходится учиться шипеть, но это не значит, что нужно становиться одной из них».
Он присел на корточки, чтобы разбудить Джаду. Увидев, что у неё тоже текла слюна, он улыбнулся и вытер ей рот краем манжеты.
— Просыпайся, спящая красавица!
Она моргнула, а затем резко села, отстраняясь от него и путаясь в пледе. Глаза её были широко открыты. На секунду показалось, что Джада его не узнаёт, но потом она расслабилась, очевидно вспомнив, где находится и как сюда попала.
— Плохие сны? — поинтересовался он.
— Нет. Хорошие, — ответила она, но вдаваться в подробности не стала. Джада огляделась. — А теперь я проснулась в кошмаре.
Дрейк кивнул, давая ей мгновение, чтобы окончательно прийти в себя. Затем он ткнул большим пальцем в сторону хвоста самолёта.
— Хенриксен только что ушёл туда. Похоже, у Оливии есть что-то новое.
При упоминании имени мачехи взгляд Джады помрачнел. Она не стала возиться с кнопкой, чтобы поднять спинку кресла, а просто отшвырнула плед и присоединилась к Дрейку в проходе. Девушка провела пальцами по растрёпанным после сна волосам, кивнула ему и направилась к двери в задний салон.
Джада не постучала, а просто открыла дверь и вошла.
Оливия и Корелли сидели за узким столом для переговоров и, когда они с Дрейком вошли в салон, оторвались от открытого перед ними ноутбука. Хенриксен ожидал их и даже не потрудился обернуться; он стоял у ближнего края стола, изучая одну из карт, которые Лука оставил вместе с дневником, чтобы Джада их нашла. Дрейк знал, что это зрелище, должно быть, заставило девушку напрячься: её отец спрятал свои исследования, чтобы они не попали в руки Хенриксена, а теперь она сама передала дневник и карты человеку, который был его соперником. В тот момент это был правильный выбор, единственный — у них появились враги и поопаснее, — но Дрейк видел, что это решение явно было Джаде не по душе.
Он даже не сомневался, что им ещё предстоит об этом пожалеть. Вопрос был лишь в том, когда этот момент настанет и будут ли они к нему готовы.
— Что у вас? — спросила Джада, глядя на мачеху. Хенриксен, может, и был начальником Оливии, но когда эти две женщины оказывались в одной комнате, горечь и напряжение существовали лишь между ними двумя.
Оливия слабо улыбнулась. То ли она устала от ненависти и подозрений своей падчерицы, то ли решила, что пора перестать делать вид, будто её волнует, что о ней думает Джада. Что бы ни случилось дальше, теперь всё было по-деловому. У них — у всех них — были общие цели, и на данный момент этого для сотрудничества было более чем достаточно.
— Вообще-то, довольно много, — ответила Оливия. — Почему бы вам не присесть.
Дрейк ждал знака от Джады, гадая, не откажется ли она садиться. Но та, помедлив лишь мгновение, скользнула на один из свободных стульев за столом. Нейт сел рядом с ней, на миг взглянув на большой экран в задней части салона, который мерцал пустым светом. Монитор был включён, но в данный момент ничего не показывал.
— У нас что, будет слайд-шоу? — спросил он. — Сразу предупреждаю, я обычно под него засыпаю. Если только это не инструктаж по пожарной безопасности. Мне нравятся сирены. И далматинцы.
Хенриксен бросил на него неодобрительный взгляд, а Корелли фыркнул, как завсегдатай бара, готовый ввязаться в драку. Женщины их проигнорировали. Джада нетерпеливо смотрела на Оливию, которая нажала пару клавиш на ноутбуке. Двигатели самолёта гудели так громко, что им приходилось слегка повышать голос, чтобы их было слышно. Из туалета доносился едкий запах мочи и промышленного чистящего средства. Дрейк подумал, что, пожалуй, ни за какие деньги не построить самолёт без этих двух составляющих, но богатые люди предпочитали делать вид, что просто их не замечают. Эта мысль окончательно оформила ощущение, которое весь день таилось у него в глубине сознания: Хенриксен был просто избалованным мальчишкой, который вырос и стал избалованным богачом. Он хотел заполучить тайны и сокровища Четвёртого лабиринта, потому что ему просто нравилось владеть вещами, которых не могло быть ни у кого другого.
— В «Феникс Инновэйшнс» работает человек по имени Эмиль Яблонский, — сказала Оливия. — Яблонский — самый гениальный человек из всех, кого я встречала, но он почти не способен на социальное взаимодействие. Он историк и археолог, но не занимался полевой работой больше двадцати лет. Он не против электронной почты и даже телефона, но не любит разговаривать с людьми лично. Он скорее будет говорить с вами из соседней комнаты, чем позволит войти в его кабинет.
Хенриксен махнул рукой, показывая, чтобы она переходила к сути. Он опустился на стул, но всё так же изучал развёрнутую перед ним карту.
— Им нет дела до Яблонского, — хмыкнул Хенриксен. — Этот парень работает на меня, и мне тоже до него нет дела. — Он бросил взгляд на Джаду. — Часть моей компании — это аналитический центр. У Яблонского свой отдел. Давай дальше.
Оливия улыбнулась своему нанимателю, но в её выражении лица появились резкие нотки, и было ясно, что ей не понравилось, что с ней общаются столь бесцеремонно. Дрейк не смог выдавить из себя особого сочувствия к ней.
— Яблонский практически парализован от фанатского восторга из-за информации, которую он получает из этих переводов, — продолжила Оливия. — Его точные слова были: «Это всё меняет!». Откровенно говоря, я считаю это опрометчивым преувеличением. Древнекитайские письмена на стенах и на церемониальных сосудах проясняют одни вещи, подтверждают другие и дают нам несколько жизненно важных подсказок для следующего шага.
Начнём с Дедала. Сравнив письмена из трёх залов в лабиринте Себека, Яблонский подтвердил, что Дедал спроектировал первые три: в Кноссе, Крокодилополе и на Фере. Впрочем, если вы захотите называть сооружение на Фере лабиринтом Атлантиды, Яблонский будет очень счастлив.
— Он и правда думает, что Атлантида находилась там? — спросил Дрейк.
Оливия смерила его ледяным, уничтожающим взглядом.
— Атлантида — это миф, мистер Дрейк. А лабиринт Посейдона на Фере — это семя, из которого выросли корни этого мифа.
— Хотите сказать, Дедал не проектировал Четвёртый лабиринт? — спросила Джада.
Оливия изогнула бровь.
— А кто-то внимательно меня слушал. Но позвольте мне вернуться немного назад. Храм в Кноссе был построен около 1700 года до нашей эры, в ту же эпоху, когда египтяне построили Город Крокодилов. Но теперь стало ясно, что эти города уже строились или были построены к тому времени, когда возводились лабиринты. По нашим лучшим предположениям, это примерно 1550 год до нашей эры. Кносс был первым. Дедал пытался произвести впечатление на Миноса, или Мидаса, чтобы завоевать его расположение и жениться на Ариадне. Но одна из стен китайского святилища на Фере целиком посвящена этой истории, и из неё ясно, что Дедал познакомился с Ариадной, лишь когда пришёл к царю со своим планом построить лабиринт.
Хенриксен хмыкнул.
— То есть сначала был лабиринт.
Оливия кивнула.
— Именно так.
— Так кем же был Дедал? Странствующим изобретателем? — спросил Дрейк. — Он просто бродил по древнему миру и говорил всем: «Эй, не хотите, чтобы я построил вам что-нибудь крутое?»
— Он был алхимиком, разумеется, — ответила Оливия, и на этот раз её улыбка была искренней.
— Чушь собачья! — фыркнула Джада.
Корелли нажал на клавишу ноутбука, и на мониторе в задней части салона появилось изображение: несколько рисунков и множество древнекитайских иероглифов.
