Uncharted: Четвёртый лабиринт (ЛП) - Голден Кристофер
— Я не так хорошо знакома с древнекитайской мифологией, как хотелось бы, и, как я уже сказала, я не могу это прочесть. Так что я не уверена насчёт имени бога.
— Но? — спросила Джада.
Оливия сделала ещё один снимок, а затем взяла Нико за запястье, чтобы направить его фонарь на те жуткие фрески, которые Дрейк видел раньше, — с изображениями истязаемых и замученных мужчин и женщин. Они располагались по нисходящей спирали, и мучения становились всё более ужасными и откровенными ближе к полу.
— В китайской мифологии, восходящей к двенадцатому веку до нашей эры, после смерти грешные души попадали в подземный ад под названием Диюй, где их наказывали, пока они не искупят свои грехи. Согласно легендам о Диюе, они существовали в цикле вечных мук: их подвергали чудовищным пыткам до самой смерти, лишь для того, чтобы их тела восстановились и наказание началось снова.
— Я и не знала, что китайцы верили в ад, — пробормотала Джада.
Оливия покачала головой.
— Это не христианский ад. Считалось, что Диюй находится под землёй и состоит из множества уровней, у каждого из которых есть свой правитель. Но над всеми ними стоял своего рода верховный царь. — Она сделала ещё один снимок. — Жаль, я не могу вспомнить его имя, потому что, полагаю, именно ему и посвящено это святилище.
Пока она говорила, Хенриксен более внимательно изучал настенные росписи, но теперь он обернулся.
— Не беспокойтесь об этом. Яблонский разберётся, что всё это значит, — сказал он. — Давайте просто всё сфотографируем и уйдём отсюда. Полиции хорошо заплатили, чтобы они держались подальше, но мне бы не хотелось, чтобы нас обнаружили рядом с трупами.
Дрейк увидел, как при этих словах Нико вздрогнул, но старик-грек подавил своё горе.
— Мы, разумеется, вынесем тела наших людей, — продолжил Хенриксен. — И позаботимся, чтобы их похоронили как следует.
— Какое благородство, — с презрением бросила Джада.
Оливия сделала последний снимок сосуда, который держал низкорослый мужчина, и жестом велела ему поставить его на полку. Затем она повернулась к остальным.
— Есть кое-что ещё, — сказала она.
Дрейку не понравилось самодовольство в её голосе.
— Да выкладывайте уже.
Оливия провела пальцем по одной из самых отвратительных фресок, изображавших китайский ад.
— Я говорила вам, что Диюй, как считалось, был под землёй, — продолжила женщина, и на её губах появилась тонкая улыбка, когда она взглянула на Хенриксена. — Согласно мифам, он также был лабиринтом.
— Вы же не хотите сказать, что это место существовало на самом деле? — спросил Дрейк; от одной мысли о таких пытках в реальном мире ему становилось дурно.
— Какая-то его реальная версия? — ответила Оливия. — Думаю, мы должны признать, что да. Посмотрите на все доказательства вокруг. О чём это говорит, мистер Дрейк?
Джада откинула волосы с лица и вытерла пот со лба.
— Это говорит нам о том, что Диюй и был Четвёртым лабиринтом.
— Именно, — подтвердила Оливия.
— Ад? — переспросил Дрейк, поворачиваясь к Хенриксену. — То есть вы хотите сказать, что Четвёртый лабиринт — это ад?
— Ад или нечто подобное, — ответил тот. — И когда Крокодилополь был заброшен, а вулкан уничтожил Феру, куда, по-вашему, Дедал и его последователи принесли все свои накопленные богатства? Какое место могло оказаться лучше для тайника, чем подземный лабиринт, обитатели которого верили, что они уже мертвы? Это безумие, но какой ещё вывод мы можем сделать?
Ошеломлённому Дрейку нечего было ответить. Он снова и снова прокручивал эту мысль в голове, рассматривая её со всех сторон, и не мог отрицать, что в этой теории, какой бы безумной она ни казалась, были как минимум фрагменты правды. Фрески на стенах говорили о том же.
— Откуда мой отец это знал? — спросила Джада, вперившись взглядом в мачеху.
Оливии удалось изобразить печаль при упоминании покойного мужа, но Дрейк знал, что это вполне могло быть лишь частью её маски.
— Изучая исторические истоки мифов, связанных с лабиринтами, он разработал теорию, что критский царь Минос и Мидас были одним и тем же человеком…
— Это мы уже поняли, — прервал её Дрейк. — Но археолог в лабиринте Себека считает, что алхимиком был не Мидас, а Дедал.
Оливия прищурилась и ухмыльнулась.
— Какой вы сообразительный!
Джада фыркнула.
— Алхимии не существует.
Тем временем Хенриксен прислонился к стене, поморщившись от боли в ране.
— Тогда откуда взялось всё это золото?
— Не от магии, — ответила Джада. — И даже не из какой-то псевдонауки. Нельзя создать золото.
— Может быть, и нельзя, — заметила Оливия. — Вероятно, нет. Ваш отец считал, что Дедал, должно быть, был каким-то шарлатаном, но он не отбрасывал эту версию, поскольку другого объяснения у него не было. И чем больше он изучал Дедала и алхимию, тем больше он начал замечать другие связи, также не поддававшиеся объяснению. Существовали истории о древнем алхимике Останесе…
— Он был персом, — вставил Дрейк. — Конечно, в их биографиях были сходства. То же самое с Сен-Жерменом и ещё полудюжиной других. Все они были алхимиками. Половина того, что они делали, сводилось к созданию иллюзии, будто у них есть способности, которых на самом деле не было, — всё ради таинственной, мистической ауры. Все они утверждали, что бессмертны. Фульканелли даже заявлял, что он и есть Сен-Жермен.
— А что, если это так и было? — спросила Оливия.
— Серьёзно? — фыркнул Дрейк. — Да у вас не все дома.
Хенриксен хотел было что-то сказать, но не успел произнести и полслова, как далеко вверху раздался грохот и гул, и весь зал затрясся. По потолку прошла рваная трещина. Посыпалась пыль и обломки, с полки упал и разбился вдребезги один из сосудов.
Оливия закричала и вжалась в стену, а Дрейк схватил Джаду и рванул к выходу. Сын Нико испуганно и удивлённо оглянулся, но не стал их останавливать, когда они присоединились к нему в коридоре. Там они замерли, не зная, что делать дальше. Гул продолжался — скрежещущий рёв доносился издалека, но был достаточно громким, чтобы его приглушённый грохот достиг их, несмотря на то, как глубоко они забрались в подземный лабиринт.
Оливия, пошатываясь, шагнула к Хенриксену, и тот обнял её, словно защищая.
— Это вулкан? — прокричала она, глядя на Нико.
Старик-грек не двинулся с места. Казалось, он смирился с любой судьбой, что его ждала. Он сощурился, пытаясь понять природу шума наверху.
Затем гул стих, и с потолка посыпались последние песчинки. Что бы это ни было, оно закончилось так же внезапно, как и началось.
— Был бы вулкан, мы бы уже были мертвы, — пробормотал невысокий коренастый громила. — Это крепость.
Хенриксен метнул в него мрачный взгляд.
— Корелли, что скажешь?
Коренастый мужчина, Корелли, посмотрел на него; в его глазах была тёмная уверенность.
— Взрывчатка, мистер Хенриксен. Эти козлы обрушили на нас всю крепость. Мы отсюда никуда не денемся.
— О боже, — прошептала Оливия. Её взгляд стал затравленным. — Я не могу здесь умереть. — Она огляделась по сторонам, словно ожидая, что стены вот-вот начнут сдвигаться.
Дрейк нахмурился, качая головой. Не может быть! Он даже не мог позволить себе до конца это осмыслить. Люди в капюшонах использовали взрывчатку, чтобы уничтожить остатки крепостных руин и запереть их здесь? Они же пользуются кинжалами. Это убийцы из другой эпохи, у них всё построено на скрытности и тайне. Взрывчатка?
Но другого объяснения не было. Не похоже, чтобы Хенриксен запер самого себя здесь добровольно.
— Что нам делать? — спросил сын Нико; его греческий акцент стал сильным и паническим. Он смотрел не на Дрейка или Хенриксена, а на своего отца. — Что нам теперь делать?
— Есть и другие выходы, — пробормотала Джада, поворачиваясь к Хенриксену. — Те люди в капюшонах — они ведь выбрались отсюда с моим крёстным, и они не пошли тем же путём, каким вошли мы.
Хенриксен дрожал, его взгляд метался по залу. Дрейк подумал, что другие, глядя на него, могли бы счесть, что его колотит от страха, но он-то понимал: этот человек был полон ярости оттого, что его заперли, оттого, что его воле воспротивились. Наконец Тир Хенриксен направил свой фонарь на огромную каменную плиту двери, ведущей в тайный проход в дальней части зала.
