Uncharted: Четвёртый лабиринт (ЛП) - Голден Кристофер
Шаркающий звук у входа в зал заставил их обоих резко обернуться; Дрейк потянулся к пистолету. Внезапно лучи фонарей на мгновение ослепили их.
— Не стреляйте, мистер Дрейк, — произнёс глубокий голос с акцентом.
Хенриксен.
Яркие лучи сместились с его лица, и Нейт, пока глаза привыкали к свету, продолжал целиться в фигуру в дверном проёме. Пропитанная кровью рубашка Хенриксена была разорвана, а ножевая рана на плече перевязана, чтобы остановить кровотечение. Мужчина выглядел бледным, но глаза его были настороже и блестели восторгом фанатика. Он спустился в зал по трём ступеням, улыбаясь и озираясь по сторонам и совершенно не обращая внимания на пистолет в руке Дрейка.
Вслед за ним в помещение вошёл его невысокий, но крепко сбитый помощник, за ним — седовласый грек, а потом Оливия. Ей всё ещё удавалось выглядеть красивой, несмотря на растрёпанные волосы и плёнку пота на лице. Её черты приобрели жёсткую, каменную резкость, а взгляд стал холодным, но в тот миг, когда она заметила Джаду, её лицо смягчилось, и она словно очнулась от тумана жары и страха, который пленил их всех.
Выживший сын старика-грека остался стоять за дверью; в глазах его полыхала скорбь по убитому брату, и он сжимал в руке пистолет. Он будто жаждал, чтобы люди в капюшонах вернулись. Дрейк и раньше видел такой взгляд у обезумевших от горя людей. Потеря причиняла такую боль, что он был готов убивать, пока она не утихнет, или умереть самому, лишь бы всё прекратить. Наверное, было к лучшему, что он остался в коридоре. В такой ярости на него нельзя было положиться — он мог и забыть, кто здесь враг.
— Китай, — произнёс Хенриксен, качая головой. — Никогда бы не подумал.
— Они оставили тебя в живых? — спросила Джада, не сводя глаз с Оливии. Смысл её слов был предельно ясен: она жалела, что люди в капюшонах не довели дело до конца.
Оливия вздрогнула. Маска невинности, которую она носила в общении с Джадой, треснула, и сквозь неё на миг мелькнули тёмный ум и ненависть. Но тут же маска вернулась на место. Дрейк, однако, успел увидеть холодное, расчётливое лицо настоящей Оливии, и теперь он был настороже ещё больше. Нейт всё ещё не опустил пистолет. Старик-грек и его низкорослый помощник тоже были вооружены, их оружие было небрежно направлено в пол. От угрозы, повисшей в раскалённом воздухе, казалось, замерло само время.
— Мы отбились, — тихо сказала Оливия. — Нико потерял сына. Тир — одного из лучших людей.
Дрейк догадался, что она, должно быть, говорит о том парней с короткой стрижкой, а Нико — это старик-грек.
— Мы тоже кое-кого потеряли, — ответил он.
Эти слова заставили Хенриксена поднять голову; в свете фонарей его голубые глаза казались ещё более бесцветными.
— Салливан может быть ещё жив. Если бы они собирались его убить, зачем было это откладывать? Зачем им возиться с похищением? Он их только замедлит.
Дрейк и сам об этом думал, но не хотел соглашаться ни с единым словом Хенриксена. Он медленно кивнул и прищурился.
— И что теперь? — спросил Нейт. — Эти парни имеют привычку возвращаться, и в следующий раз их будет больше. В этот раз мы их отогнали, но очевидно, что они скорее убьют нас всех, чем позволят добраться до Четвёртого лабиринта.
Тир Хенриксен улыбнулся, обнажив мелкие острые зубы. Несмотря на приятные черты лица, в этот миг он больше походил на акулу, чем на человека.
— Я бизнесмен, мистер Дрейк, и весьма успешный. А это значит, я привык к тому, что в мире всегда найдутся люди, желающие моей смерти.
Дрейк колебался. Пульс стучал в висках, дыхание стало прерывистым и яростным. Казалось, пистолет в его руке сам дрожит от нетерпения, умоляя позволить ему сделать его жестокую работу. Хенриксен не убивал Луку и Чейни, не забирал Салли и Уэлча, но кто-то ведь сжёг квартиру Луки и послал за Джадой наёмников в Нью-Йорк. Люди в капюшонах, похоже, не очень-то жаловали огнестрельное оружие, а Хенриксен, было ясно, при необходимости не имел проблем с тем, чтобы убить. Но что всё это значило для них сейчас?
Хенриксен теперь внимательно следил за ним, на миг позабыв про свой внезапный интерес к китайскому святилищу. Так называемый бизнесмен, должно быть, увидел в глазах Дрейка нерешительность и искушение прибегнуть к насилию, потому что сделал шаг вперёд, сокращая расстояние между ними.
Он махнул рукой своим людям, и те убрали оружие в кобуру.
— Мистер Дрейк, — произнёс он. — Можете опустить оружие. Опасность миновала.
— Разве? — хмыкнула Джада, не спуская глаз с мачехи.
Оливия проигнорировала её, достала фотоаппарат и начала снимать письмена и рисунки, украшавшие святилище. Нико посветил своим фонарём, помогая разогнать тени, чтобы она смогла сделать наиболее чёткие снимки. Там тоже были полки с сосудами, и низкорослый мужчина начал по одному поднимать их, чтобы она могла сфотографировать каждый.
Хенриксен многозначительно взглянул на Дрейка.
— Эти люди, кем бы они ни были, явно не желают разбрасываться своими жизнями. Когда они видят, что не могут достичь своих целей, то отступают и выжидают другой возможности. Они ушли, мистер Дрейк. Они оставили попытки помешать нам узнать из этого зала всё, что можно, о Четвёртом лабиринте. Будь у них больше людей, мы все были бы уже мертвы. Вместо этого они забрали вашего друга Салливана. Зачем они его забрали, а не убили, я не знаю, но на данный момент давайте исходить из того, что он жив. У вас есть два выбора.
Вы с Джадой можете и дальше упрямиться и враждовать со мной, пытаясь найти Четвёртый лабиринт в одиночку, ведь поиск убийц, стремящихся защитить его тайны, — ваша единственная надежда отыскать Салливана. Или же вы можете признать, что мы все ищем одни и те же ответы. А если наши мотивы и различаются, разве это не тот спор, который можно отложить на потом?
Дрейк взглянул на Джаду и, шаркнув ногой, шагнул вбок, чтобы оказаться с ней рядом. С самого начала они были уверены, что Тир Хенриксен — их враг, и даже сейчас не могли быть в этом уверены до конца. Когда Лука Хзуяк узнал о планах Хенриксена касательно Четвёртого лабиринта, он уволился из «Феникс Инновэйшнс» и попытался опередить его. Хенриксен хотел заполучить сокровища лабиринта для своих целей, а чтобы гарантировать себе право на них, он намеревался утаить исторические открытия, связанные с его находкой. Джада бы никогда ему такого не позволила, и Хенриксен должен был это знать.
Но этот самовлюблённый, эгоистичный ублюдок был прав. Этот спор мог подождать. Единственное, что сейчас имело значение, — это найти Салли.
Дрейк опустил пистолет. Помолчав, он засунул его обратно за пояс и кивнул Хенриксену.
— Разногласия уладим позже.
Тот улыбнулся.
— С нетерпением буду этого ждать. Но пока что… — он повернулся к мачехе Джады. — Оливия, что вы можете нам сказать?
Женщина оторвалась от съёмки.
— Пока не много. Письмена на древнекитайском, нам нужно будет передать эти снимки профессору Яблонскому для перевода. Понятия не имею, что символизирует этот цветочный мотив, но он здесь повсюду. Он служит дополнением к тем же повторяющимся образам, что мы видели в других залах.
Дрейк нахмурился и покосился на Джаду. Если её и удивило, что именно мачеха оказалась тем самым экспертом в команде Хенриксена, то она этого не показала.
— Есть идеи, какому богу посвящён этот зал? — спросил Дрейк. — Росписи у двери похожи на сцены из «Божественной комедии» Данте.
Оливия уставилась на него. Нейт вспомнил, как она вошла в ресторан в Египте тем вечером, разыгрывая из себя даму в беде из какого-нибудь фильма в жанре нуар. Может, Оливия и не была таким злом, каким её выставляла Джада — по крайней мере, собственного мужа она не убивала, — но это не отменяло того, что она была первоклассной актрисой и стервой-манипуляторшей.
Сейчас, однако, женщина, казалось, немного сдулась, и остатки напряжения в зале рассеялись. Они все были здесь, вместе, в сотнях футов под землёй, обливаясь потом от жара вулканических разломов, и у них была общая цель. Если и работать вместе, то сейчас самое время.
