Прости, если любишь... (СИ) - Лакс Айрин
Когда привозят вещи, меня уже трясет.
Евгений оставляет пакет на пороге ванной комнаты и выходит на балкон, покурить.
Я с трудом опускаю руку, она словно задеревенела, пальцы совсем не слушаются. Не могу их разжать.
Чёрт.
Они как будто все сильнее сжимаются вокруг осколка, в судороге, ещё глубже режет ладонь и пальцы.
Становится не на шутку страшно.
Прикрываю глаза, желая оказаться как можно дальше от этого кошмара и, похоже, от самой себя, в том числе.
- Женя, - тихо зову мужа.
Мне кажется, он даже не услышит.
Но он мигом оказывается рядом и заглядывает мне в глаза, округлившиеся от страха.
- Я не могу разжать пальцы. Не могу!
- Тихо. Я сейчас.
Евгений быстро переступает через осколки битого зеркала и хватает меня за мокрую от крови ладонь, греет пальцы. В них понемногу возвращается тепло. Вместе с болью.
Чёрррт, как это больно!
Всхлипываю.
- Сейчас, ласточка, потерпи, - воркует над моей рукой. - Отчаянная моя. Безбашенная совсем, а… Сердце просто в фарш!
Он быстро избавляет меня от осколка в руке, потом достает аптечку и ловко обрабатывает рану.
- Пока так, - лепит пластырь. - Но надо зашить. Собирайся. Или тебе помочь?
- Нет. Я сама. Не надо.
Ищу взглядом.
Лишилась аргумента, блин, шантажировать нечем.
Евгений это замечает и усмехается горько.
- Урок усвоен. Поехали, а? Больше к тебе не полезу. Но рядом буду, потерпи. Это ненадолго.
Он выходит из ванной комнаты. Я бросаю ему в спину.
- Что, опять к бабе своей переметнешься? Переиграешь? - смеюсь. - Давай по горячим следам! Пока не поздно!
Глава 17
Виктория
После моего крика Евгений обернулся, чтобы посмотреть на меня устало. Возраст в этот миг резко накладывает на его лице черные тени, обозначая скорбные заломы у рта, глубокие горизонтальные складки на лбу, усилив темные провалы под глазами.
- Я не то имел в виду, Вик. Я вернулся. Не для того, чтобы метаться туда-сюда, как флюгер. Я буду рядом. Но в трусы к тебе больше не полезу. Сама захочешь - ок, я открыт для тебя и всегда доступен. Только свистни.
- Не буду я тебе свистеть!
- Как скажешь. Собирайся, Вик. Прошу. Тебе отдохнуть надо и мне, наверное, тоже. Я несколько суток не сплю, - смотрит исподлобья. - Просто факт, Вик. Не претензия. По сути, тот трындец, который я сейчас разгребаю - это все последствия моих давних поступков.
С этим и не поспоришь.
Мы покидаем вечеринку, которая к тому времени превращается вообще во что-то слишком разнузданное и грязное. Вижу парочки, которые зажимаются по углам, без стеснений, а кое-где даже трио, и они уже приступили, тьфу…
Евгений перехватывает мой взгляд, объяснив:
- Типично мажорские вечеринки. Все друг с другом перетрахаются, а потом разъезжаются чинно. Теперь ты понимаешь, почему я должен был находиться рядом?
- Да ты просто Бэтмен! - не удержалась я от колкости.
Евгений хмыкает:
- Буду считать, что это комплимент.
По пути мы заехали в травматологию. Мне зашили порезы, наложили несколько швов. Клиника частная, лишних вопросов никто задавать не стал.
К концу поездки я вымоталась так, что даже уснула на заднем сиденье.
Приезжаю к себе в квартиру, сразу рухнула на кровать, в одежде, не переодеваясь.
Сон глубокий и длительный. Я понимаю, что уже светло за окном, когда просыпаюсь, но встаю лишь затем, чтобы закрыть шторы и снова лечь спать.
Просыпаюсь от настойчивого телефонного звонка и удивленно смотрю на экран: звонит Милана.
Дочь.
Отвечаю не сразу.
После третьего звонка окончательно просыпаюсь и только потом подношу телефон к уху.
- Алло.
- Привет, мам. Как ты?
- Тебя отец попросил мне позвонить? - сбиваю я ее чрезмерно дружелюбный и приторный настрой.
- Что? Мам…
- Если ты считаешь, что если он вернулся в Россию, то это обязывает тебя с нами общаться, то зря. У твоей мамы все по-старому, ни денег для тебя, ни связей. Так что зря ты мне сейчас звонишь. Пока!
Я сбрасываю звонок и нет, мне не стыдно.
Она перезванивает.
- Какая муха тебя укусила?! - кричит со слезами. - С тобой невозможно общаться стало.
- А с тобой противно, - отвечаю я, выпустив, наконец, обиду, которая меня сжирала больше года. - Да, противно. Продалась за деньги отцу, только его навещала, лгала мне, а теперь корчишь из себя хорошую дочу? Не стоит! Живи, как жила!
- Вот поэтому я с тобой и не хотела общаться! Ты меня винишь! Винишь! А что мне было делать? Вы развелись! Вы с отцом! Не я… Вы для меня оба остались родителями! И, знаешь, это хуже не бывает, когда приходится выбирать сторону!
- Ну, ты и выбрала, - говорю, зло усмехаясь.
Мне самой от себя тошно. Противно, во что превратилась моя боль - в сплошной черный гной, который больше не удержать внутри, он вырывается наружу уродливыми комками, злыми словами, агрессией на родную дочь.
А я ведь на руках ее держала и не могла наслушаться, как она дышит.
Что с нами стало? Со всеми нами…
Теперь я вижу в ней врага, предателя!
- Ты и выбрала, так что теперь плачешься, м? Сыто и вкусно на денежки отца живется, зачем тебе неудачница-мама? Бай-бай, доча.
В ответ я слышу только ее рев и истеричные всхлипывания.
- Я не знала, что ты меня за этот выбор возненавидишь! Я всего лишь не хотела отказываться от того места, куда мечтала поступить учиться, - оправдывается она. - И да, я тебе редко звоню, не приезжала! Потому что чувствовала от тебя холод и осуждение, а теперь… Теперь ты меня ненавидишь, мама! За что?!
- Возненавидь меня в ответ, - предлагаю ей. - Сразу полегчает.
- Тебе сейчас легко? - плача, спрашивает она. - Легко ненавидеть? Если да, то я… Больше тебе не звоню.
- Не звони. Но не перекладывай на меня ответственность. Ты не будешь звонить, потому что тебе самой так удобнее, просто закрыть глаза.
- Ну, что я должна была сделать, мам? Возненавидеть его? Так ведь это он тебе изменил, не мне… Он для меня так и остался отцом! И он пообещал, что ничего не изменится, что мы будем семьей. Но он не справился, не смог, и ты… Не захотела идти ему навстречу, а теперь винишь меня. Неужели было бы лучше, если бы я осталась рядом и тихо возненавидела вас обоих за упущенные возможности?
- Что ж, радуйся. Ты ничего не упустила. А теперь извини, мне пора.
- Мама! Скажи хоть, как у вас дела? Ник проговорился, что он встрял. По-крупному, мам?
- Обсуди это с папочкой. Не со мной.
- Да, блин, мама! Я переживаю!
- Ааааа… Так ты за него переживаешь, ну, что ж, Евгений жив, здоров и полностью в своем репертуаре. У него сытая, обеспеченная жизнь, женщина имеется. Он в шоколаде!
- Нет. Он не в шоколаде. Он сам не свой. И ты, мам… Тоже.
- Не читай мне морали! Пока! - сбрасываю звонок.
Потом я сразу же набираю номер Евгения, он отвечает.
- В следующий раз, когда захочешь ворваться в мою настроенную жизнь, как слон в посудную лавку, подумай о том, что тебе здесь не рады! Ни тебе, ни твоим продажным гонцам.
- Что случилось? - интересуется он.
- Доченька твоя звонила. Интересовалась, как у меня дела, - смеюсь сквозь слёзы. - Наверное, папуля за этот звонок ей много денежек пообещал, да? Потому что она сама мне никогда теперь не звонит и даже приезжать отказывается, тебя выбирает!
- Что?! - удивления в его голосе так много, что его не скрыть. - Она говорила, что вы общаетесь, даже рассказывала мне кое-что о том, как вы с Ником живете. Но, сама понимаешь, проверять, так ли это, спрашивать у тебя я не стал, она бы меня послала!
- Она тебе солгала, Женя. Много и часто лгала. Мы не общаемся, вообще. И только что я высказала ей все, что думаю о ее продажном поведении.
- Вик! - вздыхает он. - Ну, чего ты творишь? Это же наши дети! Я так понимаю, Милана с Ником общается тесно, он ей рассказывает, она мне - пересказом и врет, что поддерживала связь с тобой. Мы разошлись, а они нашли способ вот так… общаться и поддерживать друг друга. Наши войны не должны детей затрагивать. И нет, дорогая, я не возненавидел Никиту за то, что он решил остаться с тобой.
