"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Ну и что? – Хакон начал терять терпение. – Не понимаю!
– Забыл, что тогда было… ну, когда моего брата… когда Мстишу обвиняли, будто он к гибели Ингвара руку приложил?
Хакон вспомнил тот день и помрачнел. Мог ли он забыть, как они с Мистиной стояли вдвоем перед строем недоверчивых глаз, и он, Хакон, требовал, чтобы с ним бился тот, кто посмеет обвинить его в гибели Свенельда.
– Но к чему это здесь?
– Если я дам уйти этим лишенцам, всем скопом и с оружием, меня и Мистину опять предателями назовут. Скажут, друзья ваши – древляне, вы их живыми и гордыми отпускаете. Уж нет ли, скажут, сговора какого? Может, скажут, Свенельдичи их руку держат, чтобы потом опять Дерева у Киева оттягать и самим там в князья сесть.
– Да что за чушь!
– Чушь, само собой. А ты глаз поставишь, что ни Честонег, ни Грознята, ни Войнила, – Лют покосился на Моляту, – такого перед всей дружиной и князьями не скажут?
Ставить глаз за чужое благоразумие Хакон не пожелал и промолчал.
– Так чего ты хочешь? – спросил он чуть погодя.
– Как князь приказал. Каждого десятого – в челядь. У Коловея здесь родичей нет, вместо сына возьмем у него Даляту. Оружие хорошее сдать, – Лют вспомнил Старую Ведьму за поясом у малинского отрока. – И пусть землю едят, что больше не станут против нас воевать. Тогда пусть валят на все касти!
– А если не согласятся?
– Тогда биться. Можем время потянуть, гонца в Веленеж отправить – пусть к нам еще сотни две подойдут, чтобы уж верное было дело.
– Чтобы мы равным числом и в открытом поле не побили каких-то чащоб? – в сыне королевы Сванхейд проснулась гордость воина. – Да Соколина засмеет нас обоих!
– Уж на это глаз поставлю!
Они рассмеялись и вновь подошли к Коловею.
– Мы рассудили, что будет несправедливо, если этих добрых людей, – Хакон показал на Будерада и туровецких мужей, – Святослав принуждает платить полную дань, хотя они не выступали против него, а вас, не раз бившихся с нами, мы отпустим безо всякого выкупа. Если хочешь уйти без сражения – уйдешь на тех же условиях, что и все. В тальбу мы возьмем Величарова сына Далемира, в челядь – каждого десятого из твоих отроков, и вы вернете все взятое у русов оружие. Мы свое отличим, – он взглянул на Асбьёрнову секиру за поясом у Береста.
– Не видать вам всего этого, – Коловей скрестил руки на груди. – Оружие вы свое получите – клинком меж ребер.
– Не вам противиться воле Святослава – он вас уже дважды разбил, – напомнил Лют. – Но каждый должен выбирать свою судьбу и идти до конца по той дороге, какую выбрал. Ваша ведет в Навь.
– Уж тебе не миновать этой дороги, – злобно взглянул на него Далята.
– А я не собираюсь жить вечно! – Лют улыбнулся ему. – Но ваши две пустые головы я раскроить успею. – Он перевел взгляд с Даляты на Береста. – Как там, в Плеснеске, помнишь?
Лют положил руку на рукоять своего Телохранителя. Коловей проследил за его взглядом. В глазах Хакона отражалась надменность: потомок Харальда Боезуба не отступит перед смердами. Лют смотрел с веселым вызовом. Никого из них еще одна битва не пугала. Пришла пора ставить на кон последнее.
– Отойдем, – обронил Коловей и сделал знак Хакону и Люту.
Те переглянулись, но отошли на несколько шагов.
– Чтоб Будята не слышал. Он не знает. Хотите, я вам другой выкуп дам?
По лицу Коловея было видно: он говорит о чем-то важ-ном.
– А что у тебя есть?
– Меч князя вашего.
– Что? – Хакон и Лют разом шагнули к нему.
– Тот самый, что с ним был. Что в Тетерев-реке утонул, а после выплыл. Видели его на Размысловом поле?
– Я видел, – подтвердил Хакон.
– Этот меч у нас. Уговор: я вам его миром отдаю, а вы меня с людьми миром выпускаете. Не хотите – я сам его возьму, и тогда уж один из вас им завладеет, как у другого из брюха вынет. То мое последнее слово.
Хакон глянул на Люта. У того даже лицо вытянулось от напряженного раздумья.
– Нас ведь в этом деле не обманешь, – Лют прищурился. – Мы вам не раззявы, истинный «корляг» с абы какой поделкой не спутаем.
– Не знаю, что за коваль его ковал, но этот меч из Тетерева выловили, с ним Володислав в последний бой ходил. Другого нет у нас. А этот отдам. Только и вы клянитесь моих людей выпустить, более ничего не требуя.
Хакон вопросительно смотрел на Люта. А тот лихорадочно соображал. Тремя сотнями злых древлян больше или меньше – на самом деле, невелика важность. Зато Ингваров меч на свете один. Сейчас дать этой жар-птице улететь – больше не поймаешь.
Лют глубоко вздохнул, принимая решение.
Хакон, прочитав ответ в его глазах, молча протянул Коловею руку.
На сборы древляне попросили только один день: не так они были богаты, чтобы приходилось долго собирать пожитки. Не слушая возражений Будерада, Коловей велел забрать хлеб и другие припасы из Туровца. Зная, что предстоит платить военную дань, Будерад пригрозил немедленно открыть ворота и запустить русов: пусть уж лучше чужие грабят, чем свои! В ответ Коловей взял его одной рукой за горло и притиснул к стене; с ужасом Будерад ощутил, что в живот ему упирается лезвие ножа.
– Давай, отворяй, – выдохнул ему в лицо Коловей. – Только в Веленеж тушей поедешь, пусть тебя там зажарят и с чесноком в заднице Святославу подадут.
По глазам его было видно: этому человеку терять нечего, и все поконы дедовы им забыты.
Утром, как рассвело, из ворот Туровца потянулась вереница саней. На соломе лежали раненые, укрытые овчинами и грубыми вотлами – по два человека, при них мешки и короба с припасами. Бережатый шел рядом с санями, ведя лошадь.
Возглавлял шествие Коловей. Ему навстречу выехали Хакон и Лют с телохранителями. Киевское войско, на всякий случай изготовившись, стояло вдоль опушки, у дороги на запад. По глазам били яркие пятна сомкнутых щитов.
– Вот наш выкуп, – Коловей поднял перед собой нечто длинное, завернутое в мешковину.
Хакон и Лют сошли с коней и приблизились.
– Разверни.
Мешковина упала на снег. Хакон мигнул своему оружничему – тот подошел к Коловею и взял у него меч. Вернулся к воеводе.
Осмотрев рукоять позолоченной бронзы, Хакон вынул меч из ножен. Темные разводы на клинке, длинный дол, черные значки надписи на языке франков. «корляг» был настоящий. Хакон поднял его, прокрутил. По мастерству работы и по стоимости – князю в самый раз.
– Обмана нет, – промолвил Хакон. – Поезжайте.
Коловей кивнул и двинулся вперед. О цене свободы он не жалел. Ингорев меч не принес древлянам ни счастья, ни удачи в поле брани. Так пусть возвращается туда, откуда явился.
Сев на коней, Хакон и Лют смотрели, как тянутся мимо них десятки саней с ранеными. Зрелище наводило тоску: повязки на головах, на руках, изможденные бледные лица, затравленные взгляды. На заход солнца, за Горину, уходили последние древляне, не склонившиеся перед киянами. И, глядя им вслед, Хакон и Лют испустили дружный вздох облегчения.
Все смотрят на него дикими глазами и молчат. Почему? Смотрят так, как будто он не радость великую им принес – меч погибшего князя! – а весть об этой самой гибели. И Святослав. И Мистина. Таким потрясенным, даже растерянным, Лют никогда еще не видел своего брата – сильного, прочного и притом гибкого, как самый лучший «корляг» на свете.
– Где ты его взял? – воскликнул Святослав.
– Это знак! – одновременно с ним крикнул Сфенкел. – Ты сказал: когда вернусь домой и возьму отцов меч… Отцов меч здесь! Боги услышали тебя!
– Дай.
Лют подошел и положил меч на стол перед Святославом. Снял мешковину.
Бояре рванулись вперед и столпились перед столом. «корляг» возлежал на дубовых досках, среди поясных ножей и чаш, будто златоперая рыба. В свете огня поблескивало золоченое навершие.
Было так тихо, что слышался треск дров в очаге. Мистина изменился в лице. Выдохнул. Закусил губу и опустил глаза. Зажмурился, с натугой дыша всей грудью. У него не было слов, даже бранных.
