"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– И он побочный сын, – жестко продолжал Сигват. – Мать зачала его, будучи пленницей Ингвара. Он родился в доме другого мужа, и Мистина Свенельдич взял его на руки, признал своим и дал ему имя.
– Это имя Улеба старого, – напомнил Дедич, сейчас готовый биться за род Сванхейд как за свой. – Кровный отец его признал. И сама Эльга, княгиня киевская, назвала его наследником, когда думала, что ее сына нет в живых.
– Он был изгнан своим братом Святославом из Киева. Ему нет удачи.
– Вся земля наша за него стоит, – сказал Ведогость. – На тебе кровь Вестима, и горе ты нашей земле через ту кровь принесешь. На нем крови нет, и боги дадут рукам его счастье.
Сигват оглядел собравшихся. В теплый день весны огня не зажигали, дверь была отворена, оконца отволочены, солнечные лучи свободно проникали в обчину и лежали на столах, словно само Солнце Красное явилось в совет и хотело знать, к чему дело придет. Эти весенние лучи навевали покой, умиротворение, склонность лишь к легким, приятным думам. О свежей траве, о теплом вольном ветре на холмах, об играх телят на лугу, о венках на березах, о пении в девичьих кругах…
Но жизнь требовала иного. Сигват хорошо видел лица мужей словенских. Одни были спокойны, уверенным взглядом выражая согласие со словами жрецов, иные отворачивались, смущенные. Но никто не подал голоса в его пользу.
– Чьим рукам боги дадут счастья, знают только сами боги, – с надменностью, скрывавшей страх неудачи, ответил Сигват. – Пусть боги нас и рассудят. Я требую поля перед взорами богов, и пусть тот, кому они дадут счастья, владеет землей словенской.
Сразу никто не ответил. И те, кого это прямо касалось, и те, кому предстояло стать свидетелями, задумались. Но выход был единственно верный: когда ни один из имеющих право не желает уступить, остается довериться богам.
Ведогость повернулся к внукам Сванхейд. На лицах обоих сквозь внешнее спокойствие просвечивало глубокое волнение. Улеб молча ждал, готовый и принять этот путь, и отвергнуть.
– Но мы родичи, – хрипло произнес Бер. – Ты что же, дядя? Хочешь, чтобы князь словенский, кто бы ни был, кровь родную пролил?
– Какое уж тут счастье! – воскликнул Призор.
– Проклятья боишься, братанич? – Сигват положил руку на пояс, давая понять, что он не страшится уже ничего.
– Бойца возьмите, – предложил Дедич. – Если вам с ним нельзя, поставьте бойца.
– Тогда пусть и он бойца! – крикнул Храбровит. – А иначе нечестно!
– Это он хочет отбить наше право! – возразил Бер. – Право – за отцом Улеба, а Сигват посягает на чужое, он должен биться сам.
– Я выйду сам! – подтвердил Сигват. – Но вы знайте, – он воззрился на племянников, – во мне кровь княжеская, с абы каким шишком болотным мне биться невместно.
Старейшины загудели. Сигват сделал ловкий ход: человек княжеского рода обладает особой удачей, и выставить против него неровню означает оскорбить первого и погубить второго. Если его условие будет принято, решение придется отложить на весьма долгое время. А промедление, длившее неопределенность, грозило немалыми бедами… Гроза приближалась к ним с юга, и ее надлежало встретить без единой прорехи в строю.
Бер вопросительно посмотрел на Улеба, пытаясь сообразить: как быть, где найти соперника для Сигвата? Кетиль – племянник Олега Вещего, но не родич потомкам Олава. Судимер, зять Сванхейд? Ингвар ладожский – тоже Олаву внук…
– Давайте я выйду, – раздался довольно близко от них знакомый голос – спокойный, лишь немного удрученный.
Все в обчине посмотрели туда. Вздохнув, с места среди передних мужей поднялся Велебран из Люботеша.
– Я – княжеского рода. – Повернувшись к Сигвату и придав взгляду выражение вызова, он положил руки на свой хазарский пояс в серебряных бляшках. – Гожусь?
Сигват промолчал, стиснув зубы от напряжения. Велебран был, пожалуй, лучшим бойцом в этой обчине и на всем Ильмене. В свои чуть за тридцать половину жизни он провел в киевской дружине, обладал зрелой силой и опытом. А еще оружием, которому позавидовал бы не один князь.
– Принимаете? – Дедич посмотрел на внуков Сванхейд.
– Принимаем! – твердо ответил Бер, лишь мельком оглянувшись на молчащего Улеба. – Благо тебе буди, Велебран.
Обсудили условия. Местом поединка назначили Волхову могилу, куда бойцам надлежало явиться через три дня, приведя животных для жертвы. Каждый мог взять то оружие, которое считал нужным, и жизнь соперника отдавалась в полную власть победителя. Кровь бычков лишь привлекала внимание богов; тот, кто оказался бы побежден, на священном месте сам стал бы жертвой ради успешного правления соперника.
Старейшины беспокойно переглядывались. Зима и весна уже принесли земле словенской удивительные события, но перелом еще оставался впереди.
Когда все вернулись в Хольмгард, Бер и Улеб пошли вместе с Велебраном к Сванхейд. Вскоре туда проскользнула Мальфрид, прикрыв лицо темным платком: ей не полагалось показываться на люди, но она не могла в безвестности сидеть в своем углу, когда творятся такие дела.
– Что ты скажешь, дроттнинг? – спросил Бер. – Правильно мы поступили? Я не знаю, как мы могли бы решить иначе, когда Сигват требовал поединка, а нам нельзя проливать его кровь.
Сванхейд не сразу ответила. Переводя дух, она скользила взглядом по стене, где было развешано кое-что из оружия Олава. Любимый меч и копье с ним положили в могилу, что-то она раздала сыновьям и внукам, но пара секир, сулиц и старый щит еще украшали стену, напоминая ей о славе молодости. В затруднении Сванхейд часто смотрела на эту стену, находя здесь покой и силы.
– Вы… поступили правильно, – промолвила она наконец, но дрожь в ее голосе не давала внукам вздохнуть с облегчением. – Кто прольет кровь своего рода, тот навлечет проклятье на себя. Но… у нас впереди еще Святослав. И разговаривать с ним было бы куда легче, если бы ты сам отомстил за Вестима.
Сванхейд была бледна, глаза ее запали, кожа на скулах натянулась, вид ее наводил на мысль о самой старой из норн. Мальфрид с тревогой думала, что все эти события дурно сказываются на здоровье прабабки. И молодому трудно выдержать, а ей ведь уже за семьдесят! Ум ее с годами не притупился, дух не ослаб. Безразличие ко всему вокруг, как это бывает с глубокими старухами, не пришло на смену ушедшей мощи. Она по-прежнему оставалась госпожой Хольмгарда и не могла выпустить кормило родового корабля, но эта работа истощала остатки ее телесных сил.
– Я не смог бы сам. – Улеб обреченно мотнул головой. – Я не трус, я не боюсь ни боя, ни смерти, но не смогу поднять оружие на кровного родича. На старшего – ведь Сигват мне дядя! Я не смогу желать себе победы, потому что это… неправильно!
– Эх, чадушко… – Сванхейд вздохнула и похлопала его по затылку.
Она понимала его; нельзя осуждать такую верность роду, но менее совестливый человек сейчас пришелся бы больше ко двору.
– Видно, что ты сын… не его. – Она бросила взгляд на ларь, где сейчас сидел Велебран, а много лет назад – мужчина, из-за которого она и приняла то судьбоносное решение.
– Что? – Улеб поднял голову.
– Что ты не сын Мистине Свенельдичу, – пояснила Сванхейд. – Если у него и есть совесть, то она повинуется ему, как самая покорная из рабынь, всегда готовая ублажить господина любым способом. Ты – другой.
И подумала: ее сын Ингвар был другим.
– Вот, ты вспомнила о Свенельдичах, – произнес Велебран. – Если говорить о мести за Вестима, то мы перехватили бы эту месть у братьев вдовы, а этого лучше не делать. Ее, месть эту, я не беру на себя и объявлю о том перед поединком. Пусть братья вдовы посылают вызов брату или сыну Сигвата, если пожелают. Но мы ведем речь только о праве на власть.
– Ну, хорошо, – еще раз вздохнула Сванхейд. – Да будет счастье твоим рукам.
Она была угнетена, но понимала, что другого пути нет.
– Ты нам будешь как брат. – Бер попытался улыбнуться. – Хочешь, мы за тебя девушку отдадим?
Он подмигнул Мальфрид, но она не улыбнулась в ответ. Хотя по существу Бер был прав: такая услуга, какую собирался оказать им Велебран, достойна самой ценной награды. Он ведь ради них отдавал на волю богов собственную жизнь, не чая никакой выгоды для себя.
