"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Сванхейд была невозмутима, как сама Фригг, как деревянная «баба»-Макошь из обчины Перыни. Но даже сквозь ее самообладание просвечивали глубокая радость и воодушевление. Сегодня был день, когда ее старинный дом рождался заново, и она открывала ему эту дорогу. Обряд шел своим чередом: жрецы поднимали ковши во славу богов и дедов, посылали их по кругу, чтобы освятить место совета и призвать помощь Занебесья и Закрадья. Каждый отвечал, как полагалось, но старейшины то и дело бросали взгляды на Бера и особенно Улеба, которого здесь никто не знал. Прибытие плесковского войска несомненно означало, что застывшее дело теперь пойдет, и как еще пойдет! Как Ярила в сиянии небесного огня, молодой внук старой госпожи прибыл к ним, будто с неба, чтобы оживить эту древнюю землю. С приятными чертами лица и опрятной рыжеватой бородкой, сдержанный и вежливый, Улеб производил хорошее впечатление, и старейшины поглядывали на него с предвкушением важных вестей.
Сперва объявили о благополучном рождении Ящерова чада. Ни ребенка, ни матери до истечения положенного срока показывать было нельзя, но Дедич, Сванхейд и Вояна засвидетельствовали, что невестой Волха точно в ожидаемый срок рождено здоровое дитя мужеска пола, и назначили срок имянаречения.
– А вот этот молодец – внук мой, Улеб, сын старшего моего сына Ингвара, – заговорила после того Сванхейд, и все взгляды вновь обратились к Улебу. – По зову моему пришел он из Плескова и дружину привел, чтобы могла я в свое старое гнездо вернуться без урона чести. Чтобы мир водворить на Волхове, где мой род полтораста лет закон хранил. И вот что я скажу вам, мужи словенские…
Она перевела дух, и в гриднице на миг повисла напряженная тишина. Сванхейд продолжала:
– Улеб – сын Ингвара, а Ингвару и потомству его передала я власть над этой землей. Если изберете вы Улеба себе в князья, родовой закон наш нарушен не будет. Дедом его по отцу был Олав, владыка здешний, его имя внук мой носит [572]. Дедом его по матери был Торлейв, Олега киевского младший брат. Если люб вам такой князь, я мое благословение ему дам.
Старейшины взволнованно зашумели. Чего-то подобного все ожидали, помня, что Сванхейд еще в конце зимы обещала помочь их «нужде». Теперь, когда ожидания стали явью, это не могло оставить их равнодушными.
Под сотней вонзившихся в него испытующих взоров Улеб опустил глаза. Княжеской власти он вовсе не желал, но не мог отказать в помощи своей бабке и не мог ослушаться ее, когда она требовала от него водворить мир и порядок на Волхове.
– А Сигват как же? – воскликнул Призор. – Его куда? Он же не смирится.
– Если вы поддержите Улеба, мы призовем Сигвата и предложим ему уйти, не продлевая раздор. Если же он откажется… нам придется изгнать его силой. Двум князьям в земле словенской не бывать.
Обсудив дело, послали за Сигватом в Варяжск и предложили ему через день явиться на совет в Перынь, где священное место будет защищать всех участников и соперников. Никто, кроме ближайших соседей, кому было легко вернуться, не разъезжался, во всех постройках и дворах Хольмгарда гудел народ. Только глубокой ночью Бер и Дедич пробрались в девичью избу повидаться с Мальфрид. Она ждала их с нетерпением, желая знать, что говорят старейшины и что ее близкие обо всем этом думают. Решалась судьба земли словенской, к которой она уже так крепко приросла. В этой земле она видела родину своих детей, а значит, и свою тоже. Сколько ни носило ее по свету – из Деревов в Киев, из Киева на Волынь и в Плесков, – только здесь она ощутила, что боги земли приняли ее.
Но на пути к миру на Волхове стоял их родич – Сигват, сын Ветурлиди, внук Хакона. Двоюродный дядя и Бера, и Улеба. Укачивая Ящерово дитя, Мальфрид молча молила богов, чтобы хоть ради него не допустили пролития крови между родичами.
– Мать не хотела, чтобы я… – сказал Улеб, которого эти двое однажды привели с собой. Глядя на Мальфрид с ребенком на руках, он неизменно вспоминал о собственной матери. – Но как мы могли Сванхейд в помощи отказать? Если уж Сигват вас из дому выгнал, идти было надо. А чтобы княжить… – Он тяжело вздохнул. – Никогда я этого не хотел и сейчас не хочу. Мой отец князем киевским когда-то мог стать – и то не захотел. А уж он-то… я ему не в версту [573].
Мальфрид догадалась, что он имеет в виду Мистину, которого и сам почти всю жизнь считал отцом.
– Мало ли чего ты хочешь? – наседал на него Бер, явно уже не в первый раз ведя этот спор. – Ты родился сыном Ингвара, внуком Олава! Ты носишь имя твоего деда-конунга! Твой отец, то есть Мистина Свенельдич, дал тебе это имя, а значит, держал в уме, что когда-нибудь настанет день и ты сядешь на княжий стол! И твой другой отец, то есть Ингвар, позволил ему это, а значит, тоже думал, что когда-нибудь и ты сможешь ему наследовать. Твое имя княжеское – их воля, и она с тобой пребудет до самой смерти. Оба твоих отца были в этом едины!
– Экий ты бойкий! – Невесело улыбнувшись, Улеб толкнул его в плечо. – Тебе бы вместо меня родиться.
– Где кому родиться, решали норны, – без улыбки ответил Бер. – Но каждый из нас понимает свой долг. Ты – сын старшего брата, твой долг – сесть на княжий стол, раз уж этого желают род и вся эта земля. А я сын младшего брата, и мой долг – помочь тебе исполнить твой. Если будет надо, я тебя к этому престолу на руках отнесу.
Мальфрид тихо смеялась, чтобы не разбудить ребенка. Но не сомневалась: Бер сделает, как сказал. Она не знала другого человека, который был бы так же тверд в понимании своего долга перед родом.
– С Сигватом разобраться надо, здесь уж деваться некуда. Но боги, только бы он согласился миром уйти!
– Уйдет, – утешала его Мальфрид. – Не совсем же он сумасшедший, чтобы с вами биться, когда все словене вашу руку держат.
Но Улеб лишь вздыхал.
– Если бы только Сигват, – обронил он, уже собираясь уходить. – Есть ведь еще Святослав…
Он не хотел пророчить словенам беды, но в глазах его Мальфрид прочла надежду на понимание, которого только от нее одной Улеб и мог ожидать. И невольно вздрогнула. Из всех людей здесь только Улеб по-настоящему знал своего брата Святослава. И она тоже знала. Потому и понимала: одолеть Сигвата – это еще полдела. Последнее препятствие, как в сказаниях, будет труднее всех предыдущих.
В Перынь Сванхейд не поехала. у себя дома она, хозяйка, могла говорить и являть свою волю, но в священном месте правом голоса обладали только мужи, и род из Хольмгарда оказался представлен только двумя ее молодыми внуками. К счастью, прошлой зимой, уже после того как Бер увез Мальфрид из Плескова, Ута и Предслава уговорили Улеба жениться и сами нашли ему невесту; теперь у него уже родился ребенок и Улеб по праву занимал место среди зрелых мужчин. Сигват не имел перед ним никаких явных преимуществ, зато с Улебом было благословение праматери северных владык.
Сигват приехал с Исольвом и с Добро́той; в знак печали по недавно погибшему Халейгу все трое были одеты в белые верхние рубахи, но при виде их «печали» каждый вспомнил не Халейга, а Вестима. Своих отроков они оставили на берегу, а в обчину прошли только втроем. Здесь и так собралось столько народа, что ни для кого лишнего не было места.
– Вот Улеб, сын Ингоря, внук Свандры и Улеба старого, – начал Ведогость. – После отца он имеет право володеть землей нашей, и бабка-большуха ему благословение свое дает. Мужам словенским он угоден. Желаешь ли ты, Сигват, его князем нашим признать?
– Нет, – без раздумий ответил Сигват, уже знавший, что его здесь ожидает. – Не признаю.
Не такой он был человек, чтобы, вставши на путь, где уже пришлось пролить кровь, свернуть с полдороги. Честолюбие и упрямство заменяли ему истинную отвагу.
– Он моложе меня годами и по счету колен. Я ему дядя.
– Он сын старшего сына. Его отцу, а не твоему наследие дедово вручено было.
