"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Заботы молодой княгини заметно подбодрили и самого Адальберта. В ней он наконец встретил тот отклик, который надеялся найти в позвавшей его для просвещения варварской стране. Из всех здешних жителей только молодая жена князя желала говорить о Боге, как можно больше знать о нем и его заповедях, об учителях веры и святых. Жаловалась на жизнь среди язычников, где даже собственный муж не желает ее слушать.
Адальберт был еще слаб от лихорадки, томившей его в первые дни после испытания, но духом уже ободрился и не уклонялся от разговоров. Только речь его звучала немного невнятно, потому что ему было больно шевелить губами и широко открывать рот.
– А известна ли тебе повесть о Хлодвиге, короле франков, и его жене Хродехильде? – однажды спросил ее Адальберт.
Эти имена Горяна слышала впервые, до того ей рассказывали только о римских и греческих святых.
– Король Хлодвиг был язычником, и ему привезли жену из Бургундии, Хродехильду, внучку короля бургундов Гундевеха из рода короля Атанариха, гонителя христиан. Это была очень красивая и умная девушка, и она была христианкой…
Горяна в волнении ловила каждое слово. Ей не удалось стать новой Феклой Иконийской, и вот епископ от восточных франков предлагал ей новый образец – святую жену, которая жила точно так же, как она, Горяна, с мужем-язычником.
– У них родился сын, и Хродехильда очень хотела его окрестить, но Хлодвиг противился этому…
– Да, так! – невольно шептала Горяна. – Я очень хочу окрестить моего сына, но князь не желает и слышать…
– Хродехильда говорила мужу: «Ваши боги не способны помочь ни себе, ни другим, ведь они сделаны из камня или дерева. Гораздо лучше почитать того, кто по слову своему сотворил из ничего небо, землю, воду и все, что есть в них. Он заставил светить солнце и украсил небо звездами, он наполнил воды рыбой и пресмыкающимися, землю – живыми существами, воздух – птицами. По его мановению земля украшается плодами, по его воле создан сам род человеческий». И еще много такого она ему говорила, но король отвечал: «Все это сотворено по воле наших богов, а ваш бог не может ничем себя проявить и даже доказать, что он тоже из рода богов».
И вот Хродехильда понесла первого своего сына крестить. Она велела богато украсить церковь, чтобы роскошью склонить к согласию того, кого не могла склонить словом, но сын ее умер сразу после крещения, еще в белых одеждах. Узнав об этом, король сильно разгневался и сказал: «Если бы мальчик был освящен во имя моих богов, то непременно остался бы в живых; окрещенный во имя твоего бога, он умер». На что Хродехильда отвечала: «Я благодарю всемогущего Господа, что он не счел меня недостойной и взял плод чрева моего в царство свое, едва лишь того оросила вода крещения. А если кто-то призван из мира в белых одеждах, значит, ему суждено пребывать в Царстве Божием».
После этого королева родила второго сына. Он начал болеть, и все думали, что он умрет, но по молитве королевы бог сотворил чудо: ребенок выздоровел. Однако ничто не могло склонить жестокое сердце Хлодвига к принятию святого крещения, пока не случилось следующее. Хлодвиг вел войну с алеманнами, и однажды сошлись два войска в жестокой битве, и воинам Хлодвига грозило полное истребление. Видя это, Хлодвиг возвел очи к небу и, умилившись сердцем, произнес: «О Иисусе Христе, к тебе, кого Хродехильда исповедует сыном бога живого, к тебе, который, как говорят, помогает страждущим и посылает победу уповающим на тебя, со смирением взываю – прояви славу могущества твоего. Если даруешь мне победу над врагами, уверую в тебя и крещусь во имя твое. Ибо я призывал своих богов на помощь, но убедился, что они не способны помочь мне. Тебя теперь призываю, в тебя хочу веровать, только спаси меня от противников моих». И как только произнес он эти слова, алеманны повернули вспять и обратились в бегство, и, найдя своего короля убитым, предались Хлодвигу и сказали: «Не губи нас, ведь мы уже твои…»
– Какие прекрасные слова… – На глазах Горяны блестели слезы. – «В Тебя хочу веровать»… Будто дитя доверчиво протягивает к матери руки, прося хлеба…
– Тогда королева Хродехильда послала тайно за Ремигием, епископом Реймса, чтобы научил он короля вере. И король сказал ему: «Охотно я тебя слушал, святой отец, но одно меня смущает: народ мой не потерпит, чтобы я оставил своих богов».
– Это точно как у нас! – вырвалось у Горяны. – Святослав всегда говорит: даже если я бы и вздумал креститься, дружина будет смеяться, а народ разгневается и будет меня в неурожаях винить!
– «Однако я пойду, – сказал Хлодвиг, – и буду говорить с народом согласно твоим словам». И он пошел к народу, однако сила божия его опередила, и весь народ воскликнул будто единым голосом: «Милостивый король, мы отказываемся от смертных богов и готовы следовать за бессмертным богом»…
Приоткрыв рот, ибо подступающие слезы мешали ей дышать носом, слушала Горяна, как роскошно была украшена церковь, когда Хлодвиг, этот новый Константин, подошел к купели, дабы смыть свежей водой веры грязные пятна, унаследованные им от прошлого. И как сказал ему епископ Ремигий: «Почитай то, что сжигал, сожги то, что почитал». И как из войска его крестилось в один день три тысячи человек. Мысленно Горяна видела своего мужа близ купели, умиление на его суровом лице… присмиревших его приближенных, а за ними – великое множество народу, спасенного и приведенного к Христу примером властителя. Чем же Святослав хуже других – почему же и ему не стать еще одним «новым Константином», Константином для Руси?
– Крестилась и сестра его Альбофледа, – тихим ровным голосом рассказывал дальше Адальберт, – которую спустя немного времени взял Господь. Так как король глубоко скорбел по ней, святой Ремигий прислал ему письмо со словами утешения. Оно начиналось так: «Огорчает меня и огорчает сильно причина вашей печали, а именно смерть сестры вашей Альбофледы, оставившей по себе добрую память»…
Голос Адальберта вдруг дрогнул и изменился; взглянув ему в лицо, Горяна заметила, что на глазах его блестят слезы. Однако, справившись с собой, он продолжал:
– «Но мы можем утешить себя тем, что она ушла из этого мира так, что ею следует больше восхищаться, чем печалиться о ней» [543]…
Больше он не мог говорить: слезы выкатились из его глаз и потекли по опаленным щекам. При виде этого Горяна разрыдалась. Восторг перед милосердием Господним, перед преданностью любящих Христа, перед их любовью к Нему и друг к другу, сладкая зависть к полученному ответу на молитвы, чего пока не давалось ей самой, разрывала ее сердце. Адальберт отвернул голову к стене, чтобы спрятать от нее лицо, но Горяна упала на колени возле скамьи, где он полулежал на подушках, схватила его руку, прижала к лицу и рыдала, целуя белое полотно, которым были перевязаны ожоги на кисти. И такая страсть была в этих самозабвенных поцелуях, которой она никогда не дарила никакому другому мужчине.
Проходя к поварне, Малуша увидела на мостках свою тетку – молодую княгиню Горяну. Та шла, на ходу утирая заплаканные глаза и шмыгая носом. Никого и ничего перед собой не замечая, она направилась к отрокам с ее лошадью. Малуша не стала ее окликать, но застыла в удивлении. Горяна шла из гостевого дома, где сидели оба пресвитера, греческий и немецкий. Чем грек мог так расстроить молодую княгиню?
Или расстроили ее в другом месте, а к греку она ходила за утешением? Пастырским, ясен день. Никакой иной радости вторая водимая жена Святослава от мужчин не хочет.
Вспомнив о Святославе – мало имелось на свете предметов, которые так или иначе не приводили бы ей на ум князя, – Малуша забыла, куда шла, и остановилась возле угла клети. В солнечный день было еще тепло – в одном платье можно выйти, – но осень уже дышала прохладой из-за небокрая, ветер заносил во двор желтые листья священной старой липы с площадки святилища. Уже прошли жатвенные праздники – княгиня устраивала на Девичьей горе пиршество для всех большух округи, пересказывала им предания, которые сама, в первые годы своей жизни в Киеве, слышала от тогдашних древних старух. Скоро из княгининого села привезут обтрепанный и вычесанный лен – челядинки вечерами засядут за пряжу, а потом, как пройдет Карачун, в девичьей соберут ткацкий стан. Вот-вот начнется еще одна зима, томительная, долгая: темнота, холод и мокрые ноги снаружи, теснота и запах дыма внутри. Привалятся хвори, к весне кто-нибудь из челяди умрет. И где будут все ее мечты – о чести, воле, богатстве? Она будто мышь, провалившаяся в кринку – прыгай не прыгай, а не взобраться по гладкой вогнутой стенке.
