"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– А ведь это дитя могло бы помочь нам разрешить наши несогласия, – продолжал тем временем Роман. – Возможно, сын твой слишком суров, чтобы даже уговорами жены и матери удалось склонить его к Христовой вере. Но если ты уговоришь его отдать дитя на воспитание в Романию, чтобы его обучили вере лучшие учителя, наполнили знаниями и мудростью нашей древней державы…
– Арихметике, механике, геометрие… – словно заклинание, нараспев произнесла Эльга те нарочно затверженные заковыристые названия наук, кои превзошел мудрец Лев Философ. Тот, что сделал для украшения царского трона оживающих золотых львов.
– Да, и эти все науки тоже, – с удивлением подтвердил Роман: странно было слышать эти слова из уст варварской архонтиссы, которая сама, скорее всего, не умела даже читать. – И тогда, если дитя Сфендослава будет жить и обучаться в Романии как залог его стремления к миру и дружбе, василевс и патриарх с радостью пошлют в Росию епископа и все, что нужно для учреждения церкви.
– Я поговорю об этом с моим сыном, когда он возвратится в Киев. – Эльга кивнула. – Когда-то я знавала болгарского царевича Бояна, Симеонова сына, и он много рассказывал нам о своем отце. Вот кто был удивительным мужем по дарованиям, уму и силе духа! Он был очень многим обязан тем, что обучался в Романии, и можно пожелать всякому владыке земель такой судьбы.
Роман по-прежнему улыбался, но теперь улыбка его напоминала корчу того, кто по незнанию откусил от золотого греческого плода под названием «лемони». Кислого, как горсть осенней клюквы. Греки когда-то выучили царевича Симеона, Борисова сына, на горе себе: много лет он воевал с ними, захватил множество греческих городов, из-за чего требовал себе звания василевса Романии, и не шутя угрожал самому Царьграду. Его стараниями правители Болгарии, бывшие ханы, а потом князья, стали носить звания василевсов – сделались ровней греческим царям.
Княгиня с ее советниками не раз и не два принимала греческих послов, но успеха переговоры пока не принесли ни в чем. Еще Ингвар в своем старом договоре обещал присылать военную силу в помощь василевсу, если тот об этом попросит, но запрещал грекам самим приезжать на русские земли в поисках наемников. Теперь Роман от имени своих царей просил или дать три тысячи воев для войны с сарацинами – в этом у них нужда была непреходящая, – или отменить запрет. Об этом Эльга отказалась даже разговаривать: военными делами ведает сын, она, женщина, не может знать, выделит ли он три тысячи копий для войны на чужих далеких морях или они нужны ему самому.
– Могу лишь сказать: пока не улажены дела с нашим наследством на Волыни, в Плеснеске, едва ли мой сын станет посылать воинов в чужие страны. Если волыняне заупрямятся и не пожелают выполнять наш старый договор, то Святослав проведет там, может быть, и всю зиму. А на следующее лето всех воинов, каких мы сумеем набрать и нанять, придется вести туда.
– Ну а если Бог поможет… нам, – Роман вспомнил, что Бог едва ли станет помогать язычнику в его ратных делах, – и на Волыни вскоре наступит мир?
– Тогда весьма вероятно, что наши воины будут рады случаю показать свою доблесть и заслужить хорошую награду.
– Будем молить Всевышнего бога, чтобы это затруднение ваше было улажено как можно скорее!
В Царьграде Эльгу не раз водили в Великую Церковь, как там называли собор Святой Софии – золотое царство небесного света, погружающее душу в преддверие рая. Здесь же она могла предложить грекам посетить лишь церковь Ильи на Ручье – единственный храм киевских христиан, основанный Аскольдом, разрушенный при Олеге и восстановленный Ингваром для его жены-болгарыни. Но сделала она это без стыда, даже с радостью – пусть василики [490] смотрят, как нуждается земля Русская в поддержке ромейской церкви. Храм Ильи, расположенный близ пристани, среди купеческих клетей с товарами и корабельных мастерских, мало чем отличался от обычной избы, только был просторнее. Немногие украшавшие его иконы, покровы и сосуды она сама привезла из Царьграда, купив на подаренные Константином милиарисии. Пусть теперь посланцы его посмотрят: поскупившись на дары для строптивой архонтиссы Росии, Константин обездолил самого Бога!
Половина Киева сбежалась смотреть, как направляются к церкви княгиня с приближенными и греки. Эльгу сопровождали отроки, бояре с женами, ее родственницы и служанки. Малуша, тонкая, стройная и строгая в зеленом варяжском платье, с длинной русой косой и небольшими серебряными колечками на очелье, несла кошель и раздавала от имени княгини милостыню всем, кто протягивал к ней руки. Роман с любопытством косился на юную девушку. Он и раньше видел ее близ престола госпожи, она прислуживала Эльге за столом, во время переговоров подавала гостям разбавленное вино и легкие угощения. Судя по ее одежде, она была не простого рода, но и не дочь княгини – та была еще слишком юна и ее гостям не показывали.
– Эта дева – просто твоя служанка, или она с тобой в родстве? – спросил Роман по дороге к церкви.
– Малуша? – Эльга посмотрела, на кого он показывает. – Да, она… в отдаленном родстве со мной.
– Она сирота? Или ее отец тоже служит тебе?
– Служит? – Эльга усмехнулась. – Помнишь, ты рассказывал мне о войне царицы Томирис и царя Кира? Так вот: если я – Томирис, то эта дева – дочь Кира.
– Значит, она не свободна? – предположил Роман, уразумев, что это иносказание говорит о судьбе девушки.
– Нет, – ответила Эльга, и это короткое слово упало, как клинок.
Дочь Кира – или как там на самом деле звали того варварского архонта, которого Эльга победила девять лет назад? Теперь Роману стало понятно, почему в пиршественной палате, когда для него исполняли песнь о той мести и войне, эта юная дева слушала, забыв о своих обязанностях, и лишь смотрела в пространство отсутствующим взглядом…
Надо думать, Роман и впрямь хорошо молился о скорейшем прекращении войны на Волыни. Не прошло после этого и двух дней, как Эльга получила весть: в Киев едет Олег Предславич с частью добычи Святослава и неким важным поручением к ней.
Первым узнал об этом Мистина: Лют с дороги выслал вперед конного гонца. И уже довольно поздно вечером Свенельдич-старший явился с новостью к Эльге. Был он взбудоражен, обрадован и раздосадован одновременно.
– С чего начать, не знаю! Святослав убил Етона на поединке и стал его единственным законным наследником. А тот возьми да и оживи на третий день!
– Етон? – Эльга подалась к нему. – Ожил? Ты меня морочишь.
– Едва ли Лют стал бы морочить меня. Перед смертью Етон велел на третий день открыть его могилу. И ее открыли. А там внутри обнаружился живой парень лет двадцати, и все Етоновы ближники подтвердили, что это Етон, только помолодевший. Они видели его таким раньше. Сам Один дал ему способность переродиться.
– Этого не может быть! – Эльга нахмурилась. – Что за игрища! Какой-то парень влез в могилу…
– Святослав тоже не очень склонен верить, как я понял. Поэтому он не вернул новому Етону жену и послал ее сюда. На днях она будет здесь, и мы сами ее расспросим, как вышло, что ее старый муж умер и возродился, а все в это поверили. Но есть кое-что другое, и это даже, пожалуй, хуже…
Мистина прошелся по избе; Эльга с беспокойством следила за ним. Хуже? Что может быть хуже, если уж Святослав жив и невредим?
– Воскрес еще кое-кто. – Мистина по привычке вращал предплечьем, разминая мышцы, будто ему вот-вот предстояло взять в руку меч, и по этому движению Эльга видела, что он напряжен и раздосадован. – Лучше бы Етон хоть три раза подряд оживал, это было бы не так гадостно…
– Да что такое?
– Помнишь, весной сюда к нам приходил Володислав деревский? Он опять объявился. Олег встретил его по дороге сюда. Володислав сам к нему пришел. Теперь Олег, его дружина, оружники Люта – все знают, что Володислав деревский жив.
Эльга молчала, пытаясь сообразить, что несет им эта новость. В тот раз, весной, жуткая одноглазая рожа мелькнула и пропала, будто страшный сон, и оставалась надежда, что Мистина ошибся, что это был вовсе не Володислав. Или что он больше не посмеет здесь показаться. Но если он объявил о себе Олегу… Это уже не морок, это явь. От нее ни наузом, ни крестом не спасешься.
