"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
И вот за ней пришли. На дворе она увидела мужа: Етон был одет в лучший свой кафтан с серебряным шитьем и выглядел бодрее, чем в день свадьбы. Даже морщины как будто разгладились, а спина распрямилась; с удивлением Величана обнаружила, что муж ее стал повыше ростом, чем обычно, и на миг проглянул в нем прежний силач и великан. Достанься он ей лет на сорок помоложе – муж был бы завидный, хоть и не красавец лицом.
Но тут же она опомнилась. Это не муж. Это смерть ее. И то, что эта смерть улыбнулась ей и потрепала по плечу, будто они для забавы ехали кататься, только добавило жути и неявности всему происходящему. Это его впереди ждало веселье – встреча с любимым его одноглазым богом. А ее? Черная земля…
Отроки посадили Етона на коня. Меч его, будто дитя, вез перед собой Чудислав. Отроки вели под уздцы лошадь Величаны – сама она сейчас не справилась бы с поводьями. Впереди всех несли Етонов стяг, трубач трубил в рог, позади шагали гридни. Зрелище было яркое и даже веселое, но в веселье этом ощущалась лихорадка. Стоило Величане мельком встретить чей-то взгляд, как везде она видела ужас и оторопь.
Все знали – князь отправился в последний свой путь. Это его последние шаги, которые он сам делает по земле.
«А что, если он победит?» – вдруг мелькнула мысль. Величана едва не задохнулась и вцепилась в луку седла. Горло сжалось, ее душили смех и слезы. Нет, нет! Нельзя об этом думать. Не стоит тянуть пряжу судьбы, когда она и так напряжена до предела. Пусть судички решают… творят свою волю… Осталось недолго.
Считаные дни назад она направлялась сюда же, в святилище, в огромном цветочном венке, чтобы сесть на белого коня и ехать по полям. А казалось – миновали годы. Все так же склон горы между детинцем и святилищем был полон народа, так же толпа заливала берег реки, но теперь не видно было ни венков, ни радостных лиц. Никто не кричал, не пел, не смеялся – доносился лишь смутный ропот толпы. Мельком оглядываясь с коня, Величана примечала ошалелые, недоверчивые, сосредоточенные лица. Любой в городе и волости родился уже при Етоне – лишь старики застали власть его отца, но все же княжич был старше их. Вся их жизнь прошла при нем. Князь Етон казался вечным, как сама эта гора. Будто бог на небе, он, казалось, всегда, сколь мир стоит, будет сидеть на вершине за своим могучим тыном. Но настал день – и он сам вышел оттуда навстречу смерти. Никто не верил, что сегодня все кончится. Завершится прежний век и пойдет отсчет иному. Каков он будет? Ни вздумать, ни взгадать…
Этот новый век придет для всех здесь, кроме нее, Тишанки и Пригрева – любимого Етонова холопа-постельничего, что его одевал и раздевал. Они пойдут с ним, господином своим. А навстречу этой мысли летела мысль об ореховых глазах Люта – эти две мысли сталкивались, как два сокола в воздухе, бились грудь к груди, стараясь вытеснить одна другую…
У ворот святилища все спешились. Каменная вымостка была выметена, от идолов убраны купальские венки, взамен повязаны чистые длинные рушники – Величана с боярынями сама вчера потрудилась. По сторонам площадки стояли два рыжих бычка – жертвы за того и другого противника. Боги получат свою долю, а остаток победитель и побежденный разделят между собой. Уже потом – когда один из них сядет за стол в гриднице, а другому его часть положат в могильную яму.
Собрались все плеснецкие бояре и старейшины семей. Даже мороване-христиане явились, хотя обычно никогда не показывались в святилище. Теперь они стояли кучкой у ворот, спрятав шейные кресты под одежду, и косились на идолов. Время от времени крестились.
Для князя из обчины вынесли скамью. Величана стояла позади него, в окружении бояр, когда в воротах показались кияне.
Она сразу увидела и узнала их обоих. Взгляд невольно заметался. Святослав – среднего роста молодец, лишь на несколько лет старше ее. Он был довольно недурен собой, но решительное и замкнутое выражение лица оттесняло красоту, не оставляло ей никакого веса. Синий кафтан с отделкой голубым шелком подчеркивал голубизну глаз. Походка ровная, легкая, решительная. Меч с золоченой рукоятью на плечевой перевязи, три одинаковых щита в руках оружничих – белый сокол на красном поле.
Все это Величана охватила беглым взглядом, который вдруг стал очень зорким и цепким, – вмещал куда больше обычного. Она знала, как важен этот человек в ее судьбе, но не могла сосредоточить на нем свои мысли – чуть позади шел Лют. Правая рука была согнута и подвешена к шее, на плече – лубки из двух дощечек, синий кафтан слева надет в рукав, а справа только наброшен. Бледное, осунувшееся лицо Люта было таким замкнутым и сосредоточенным, будто выйти на смертный бой предстояло ему. Сейчас никто не счел бы его красивым – щеки запали, возле глаз отеки. Но даже в ровных бровях читался вызов.
Кроме него, при Святославе был еще один человек явно знатного рода и высокого положения – лет пятидесяти, суровового вида и такой рослый, что голова его возвышалась над толпой гридей.
– А Олег Предславич-то как постарел, – сказал позади нее Чудислав. – Только по росту признать…
– Чего ж ты хочешь, батька? – ответил боярин Рудовит. – Мы же его двадцать лет не видели.
– Ровно двадцать, да, – согласился Чудислав.
Олег Предславич остался в стороне, когда оба князя принесли богам своих бычков и их знатные соратники подошли, чтобы, положив руки на головы жертвенных животных, засвидетельствовать условия поединка. Олег Предславич стоял, скрестив руки, с замкнутым лицом; Величана видела, как он бегло перекрестился, и поняла: он христианин. Однако свою клятву он тоже принес, лишь не прикасался к головам бычков и сказал: «Да будет свидетелем Всевышний Бог, Господь наш Иисус Христос».
Оба князя подтвердили, что принимают условия поединка. К этому времени Етон уже не сидел, а стоял, и Думарь держал его меч, готовый извлечь оружие из ножен и вручить господину. Гребина держал щит за кромку, рукоятью наружу, и на его молодом лице читалась тревожная озабоченность. Не то что у старших – те понимали, что о поединке заботиться уже нечего. С ним все решено. Мысли их были уже в завтрашнем дне – а тот оставался темен.
Но вот клятвы были принесены, бояре отступили назад, у краев площадки остались только противники и их оружничие. Доспехов Етон надевать не стал: тяжелы, да и зачем доспехи тому, кто идет умирать. Увидав это, Святослав только дернул углом рта и махнул оружничим, державшим его шлем и клибанион: не надо. Никто не скажет, что он искал себе лишней защиты против дряхлого старика. Хотя всем было ясно: дело не только в Етоновой отваге. При его слабых силах лишний вес будет невыносим, а тут счет шел на каждый вдох.
Святослав опустился на одно колено, положил обнаженный клинок плашмя на плечо и склонил голову. Величана не видела его лица, но даже плечи его выражали внутренний, бессловесный, напряженный разговор с Перуном. В эти мгновения он входил в своего бога и впускал его в себя. Хотелось бы ей знать, что он говорит…
Святослав прикоснулся губами к основанию клинка и выпрямился. Нашел глазами Етона.
– Я пришел сюда подтвердить мое право на эту землю, какую ты сам когда-то обещал отдать мне, – заговорил Святослав, и казалось, в его голосе уже слышны отзвуки громового голоса Перуна. – Но знай, Етон: когда тот договор заключался, я был малым чадом и за меня все решили другие. Теперь я мужчина, и я говорю: не надобно мне даров твоих. Когда мне было двенадцать, мой отец, Ингвар, вручил мне меч, – Святослав слегка взмахнул перед собой мечом, и лезвие сверкнуло под летним солнцем, – и сказал: даю тебе оружие, а все остальное ты с ним добудешь сам. Мечом найдешь себе имения, чести и славы. И сыновьям моим, как войдут они в возраст, я скажу то же самое. Вот мой меч, и острота его – мое право. Другого мне не требуется.
– Ты отважен, Святослав, Ингорев сын, – ответил ему Етон. Похожий на дубовый чур, он стоял напротив молодого противника, сложив руки на рукояти меча и упираясь концом в землю. – Да не всегда отваге и доблести сопутствует удача. Если удача так ярко блестит на клинке твоем – ты всему здесь господин. Но сперва омой его в крови моей. Никто не посмеет сказать, будто я легко отказался от моего достояния. И не тебе, молодцу, но мне, старику дряхлому, сходка наша славу принесет.
