"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Идем, – ласково позвала ее Виданка и пошла вперед.
Но Величана не сразу решилась сдвинуться с места. Какая там костяная нога! Вот она – хозяйка этой избы, сама и привела ее сюда.
Ну а что, если… Что, если человеческий облик Виданки – только морок наведенный? А вот войдут они – и будет и нога, и нос, и все другое…
Было тихо, но что-то будто толкнуло ее. Величана резко обернулась – среди веток в десяти шагах позади мелькнуло нечто темное, косматое. Без единого звука Величана бегом пустилась через поляну – словно лист по ветру. Она не доверяла своей вожатой, но то, что таилось в лесу, шло по следам, пожирало ее жадным хищным взглядом – было страшнее. Страх царапал спину холодной лапой, тянулся за ней, как паутина, не давал убежать. И только кровля человеческого дома, очаг мог спасти от лесной дикой жути. Пусть даже это очаг лесной жены-волчицы.
Виданка уже отворила дверь и стояла у порога, пригнувшись и готовясь войти. Когда Величана догнала ее, она чуть отступила и пропустила княгиню вперед; торопясь положить надежную преграду между собой и взглядом из чащи, та прыгнула через порог.
И очутилась во тьме. Виданка вошла за ней следом и затворила дверь. Внутри стало почти темно – лишь легкий сумеречный свет пробивался через единственное оконце, но после вольного воздуха глаза ничего не видели.
– Иди со мной, – почему-то шепотом сказала Виданка и взяла ее за руку.
Величана повиновалась: она лишь угадывала, где что. Вон там, должно быть, печь… ступа… лесенка на полати… Что-то коснулось ее головы, будто крылом задело, и она чуть не вскрикнула, но в пальцах ее вскинутой руки оказался приувядший лист «огненной травы». Вся изба была увешана пучками только что сорванных трав. Оттого и запах стоял такой, будто она вошла не в дом, а в травяную копну.
Величана перевела дух, повернула голову… и вскрикнула. На лавке у печи кто-то сидел – похожий на человека, но огромный и страшный. Закутанный в плащ, в надвинутой на глаза шапке, так что видна была одна борода – и такой рослый, что почти упирался маковкой в кровлю.
Леший!
Мертвец!
Мамонт подземельный!
– Тише! – Виданка одной рукой обняла ее, а второй закрыла рот. – Не бойся, это не за тобой.
Объятие ее было по-матерински ласковым, но Величана чувствовала, с какой силой ее сжимают эти руки. Виданка повела ее к другой скамье, намереваясь усадить. Величана подчинилась, дрожа и стараясь не смотреть на того, кто сидел напротив.
Туда нельзя смотреть… Это Навь… И она жмурилась, отчаянно боясь нарушить невысказанный, но явный запрет.
Сзади раздался кашель. Величана вздрогнула… и поняла, что этот звук ей знаком. Так хорошо знаком, что она, забыв о страхе, обернулась было…
В этот же миг с другой стороны скрипнула дверь. Величана глянула туда – в светлый проем скользнул, пригнувшись, двуногий волк под косматой шкурой. И хотя она не могла его разглядеть, эти легкие движения, рост, повадка сразу сказали ей, кто пришел сюда по ее следам.
Она застыла, голова закружилась. Два мира вращались вокруг нее, а она стояла на грани и не знала, в какой влиться. Зима и лето, тьма и свет, тепло и холод, молодость и старость, сон и явь, жизнь и смерть… Век нынешний и век минувшись сошлись в этой тесной темной избенке: старый Етон сидел на скамье, а молодой Етон стоял у двери. Весь мир был как ледяной и мог в любой миг треснуть, расколоться на части.
Величана закрыла глаза. Это сон. Иначе быть не может. Как она сразу не поняла! Ей приснилась вся эта прогулка с Виданкой… и Виданка приснилась… сейчас она откроет глаза и окажется дома… в Плеснеске… а еще лучше – в Луческе, у матушки. О боги, сделайте так, чтобы ей лишь приснился весь последний год, все ее безумное замужество!
– Здоров будь, дружок! – послышался из глубины избушки надтреснутый голос ее старого мужа. – Не ждал меня тут увидеть, а я ради тебя пришел, свои кости старые притащил. Хотел повидать жену мою молодую, да придется тебе со мной сперва перемолвиться. Ведь не трусишь, не сбежишь от старика, будто щенок напроказивший?
Повисла тишина. Величана слышала голос мужа, понимала, что он обращается к тому, кто стоит у двери – не к ней и не к Виданке. Хотя и говорит о ней…
Но с кем? Кто ему ответит? Ведь он вопрошает… самого себя?
В этот миг тишины она надеялась, что ответа не будет. Случается, что человек разговаривает сам с собой, в этом нет большой беды. Но если он и отвечает сам себе… тогда зовут волхва – изгонять засевшего в душу злого беса.
Но тут же тишину разбил другой голос. Молодой, хриплый от волнения и тоже ей знакомый.
– Да уж не мне тебя бояться, Кощееву поживу! – надменно и непримиримо ответил он. – Кому ты страшен?
– Идем! – шепнула Виданка в самое ухо Величане, по-прежнему обнимая ее.
И силой потянула Величану к двери. Тот, кто стоял возле нее, посторонился; Величана сжалась, не желая ни увидеть его, ни попасть под его взгляд. Он проводил ее глазами, но не пытался задержать.
– Пусти ее, – донесся из тьмы старческий голос. – Коли сговоримся – все равно твоя будет. А тебе куда спешить – у тебя весь век впереди…
Дверь закрылась за ними, две женщины вновь оказались на поляне. Короткая купальская ночь вошла в свою недолгую силу: стояла полная тьма, лишь белый месяц смотрел с высоты.
Свежий воздух волной ударил в грудь, Величана покачнулась. Виданка поддержала ее.
– Ну, доченька, поймали мы с тобой звезду летучую, – сказала волхва. – Пойдем теперь папороть-цвет брать.
– Какой… цвет… – Величана с усилием пыталась собраться с мыслями. – Я видела… старого и молодого… разом…
– Да что ты говоришь? – успокаивающе возразила Виданка. – То мой старый домовой был, в углу. В сию ночь вылезает он из печи и ждет себе супротивника. Приходит к нему молодой домовой, бездомный, и сейчас будут они биться. Кто одолеет, тому моим жильем и владеть.
– Но я слышала голос! Это был мой муж!
– Э, голубка, да ведь домовой каким хочешь голосом говорить может! И облик любой на себя принимает, какой ему пожелается. Князь в нашей земле всех старее – вот домовой его облик и берет, себе на забаву. По се поры старый чур всякого одолевал. А что ныне будет… не знаю. Только нам рядом быть нельзя. Пойдет у них сейчас драка – как бы кровлю не сорвало. Идем. Подалее отойдем – поцелее будем.
И Величана пошла за ней – прямо в лес. Давящее чувство опасности исчезло, ее больше не страшила темная чаща. Самое жуткое осталось позади, в избушке, где готовились сойтись в схватке два века – старость и юность Етона плеснецкого.
Тьфу ты, леший! Попался на приманку, как щенок. Но признавать свою глупость и бежать было поздно, да и к чему? Рысь прислонился к бревнам стены возле дверного косяка и с вызывающим видом скрестил на груди руки.
Етон снял шапку и положил на лавку возле себя.
– Подойди, сынок! – почти ласково позвал он. – Не бойся.
– Чего мне тебя бояться, беззубого… – бросил Рысь.
В его умолчании так ясно слышалось презрительное «беззубого пса», что Етон вздрогнул. Сколько ни крепился он перед этой встречей, понимая, что без некоторого смирения не достигнет своей цели, все же выносить презрение заносчивого щенка, подобранного мало не в звериной норе, было тяжело потомку конунгов и князей. Он стоял на глубоких корнях обычаев, мудрости двух народов и собственного опыта, на чем пытался вырастить и Рыся. Но видать, нельзя воспитать ребенка своим подобием, не введя его в свой дом. От Рыся исходило ощущение мощи лесной стихии, древесной и звериной, мира бесприютных духов – всего того, что противостоит очагу, людскому обычаю и по порядку устроенным родовым могилам. И Етон, будто просторный, но уже обветшавший дом, с отчаянием ощущал свою слабость перед дыханием урагана.
– Само собой – чего тебе меня-то бояться? – с усилием сохраняя спокойствие, продолжал старый князь. – Не я ведь твой враг… Ты сам – свой первый враг.
– Говори что хочешь! – Рысь сделал шаг к нему. – Я ни единому твоему слову не верю! Ты пытался меня обойти. Обманул меня… сказал, что я буду князем после тебя! – Как ни старался он говорить с презрением, в голосе прорывалась не остывшая за многие месяцы обида. – Для того, дескать, я должен боярам и жене твоей показаться. А на деле что? Жена твоя понесла… от меня… и с тем дитем я сам стал тебе не нужен…
