"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Лишь сейчас она обратила внимание на эту несообразность. Но уже знала ответ. Даже поседев, они с братом останутся «отроками», младшими в доме, без воли и голоса. Дать волю им могла только Эльга.
И Малуша с новым чувством взглянула в лицо госпожи, после отдыха в избе занявшей свое место на возвышении. На высоком сиденье белого мрамора, привезенном из Греческого царства, она была будто сама Богоматерь, восседающая на облаках небесных. Не просто княгиня. Это ее, Малуши, судьба. Добрая? Злая? Малуша не знала.
Но теперь сама красота лица княгини, ее приветливая улыбка поражали Малушу ужасом. Госпожа земли Русской и не думала о совершенном ею девять лет назад. Она одолела своих врагов, погубила мужей, полонила жен и детей. Ей было больше нечего бояться, не о чем тревожиться. И уж верно, ее не беспокоила судьба Малуши – княжны-рабыни. В ее, Эльги, глазах все так и должно быть… Она была той суденицей, что спряла на своем золотом веретене участь Малуши, и она не станет ничего менять.
Бегая с блюдами и кувшинами, Малуша не могла отделаться от мысли – кто же тогда ей поможет? Князь? От него помощи ждать приходится еще меньше – он и не вспомнит о дочери давно покойного врага. Мать? Но она смирилась со своими потерями и нашла счастье в новом замужестве. Теперь Малуша пыталась отыскать среди воспоминаний детства признаки того, чтобы мать горевала о прошлом – слезы без видимой причины, тоска, жалобы… Но нет! Ничего такого не было! Мать горевала, когда у нее умирали младенцы, – во втором браке она потеряла двоих. Сокрушалась осенью из-за свадьбы Горяны – дед и прочие родичи были недовольны. Горевала, когда расставалась с Малушей и Добрыней, но и тогда не упрекнула княгиню.
Предслава знала, почему ей суждена неизбежная разлука с двумя старшими детьми. И не возмутилась. Малуша замерла на мостках с корытцем соленых грибов в руках: вдруг подумалось, что мать предала отца и отцовский род своих детей. Потому что сама она… русь. В войне древлян и руси мать выбрала сторону своих родных, а не мужа, и осталась в стане победителей. Но детям ее досталась участь побежденных. Могла ли она что-то с этим сделать? Может, и нет. Но стало ясно: Малуше и Добрыне, если они не хотят остаться на всю жизнь холопами княжьей крови, придется помочь себе самим.
– Они, русы, стрелы заготовили такие особые: в наконечнике внутри пакля, а в ней трут горящий. Она летит, по пути огонь гаснет, а как воткнутся под кровлю, трут снова и разгорится. Всю ночь по Искоростеню этих стрелы пускали, будто птиц огненных, – и простыми луками, а еще был у них такой подсилок [480] хитрый греческий, чтобы сразу тридцать три стрелы метать…
– Стреломет, – поправила Малуша. – Токсобаллиста.
– Ох ты! – удивился Малко. – Откуда знаешь?
– От Добрыни. Он даже умеет управляться с ними и мне все про них рассказал. Свенельдич их пять таких из земли Греческой привез.
– И Добрыня, значит, умеет… – Малко даже примолк ненадолго, будто пораженный ее словами.
– Их учат. И что дальше?
– Дальше… И как эта бесова забава стрельнет, на Искоростень сразу три десятка стрел горящих падает. А тушить нечем – ни воды, ни снега, ни песка. Отбиваться – наши стрелы и не доставали до них.
– Да, токсобаллиста дальше стрелы мечет, чем простой лук.
– А огня олядного [481] воевода из греков не привез? Потом говорили, будто и он был.
– Нет. Говорил, у греков огнеметы бывали большие, на олядиях, а были маленькие, что в руках носили. Но там нужно смесь уметь делать, а никто не знал, из чего и как ее готовить.
– И от простого огня где-то потлело да и занялось, и уже полгорода пылало, а воды, чтоб тушить, ни ведра нет. Хочешь не хочешь… – Малко перевел дух. – Пришлось князю дружину вести навстречу этим… Думали, сами головы сложим, да хоть женам и детям дорогу из огня пробьем…
Он умолк, будто собирался с мыслями. Малуша жадно ловила каждое слово. Теперь она тоже сможет рассказать брату кое-что важное! А может, Добрыня все это уже знает? Ему могли поведать старшие оружники, кто был в войске княгини, когда русы брали Искоростень. Но едва ли Добрыня хоть раз в жизни встречал человека, который в той битве находился по другую сторону искоростеньской стены!
– И что? – подбодрила она Малко.
Она сама завела этот разговор. Пришло в голову: да ведь сам Бог послал ей Малко из Кольца, выходца из ее же, как оказалось, родного отцовского племени! Бог пожелал, чтобы она наконец узнала свой род и свой долг. Где и кем она родилась – ей уже известно. Но как она осиротела, немногие могли поведать. Ни у княгини, ни у Мистины или Асмунда, Вальгиного отца, она спрашивать не посмеет. А бродягу отчего же не спросить?
Впервые в жизни Малуша затеяла некое дело без приказа и совета старших – родителей, Беляницы, княгини. И такое дело, какое они уж точно не одобрили бы. Ее трясло от волнения, но она не отступала. Она уже не дитя – плахту надела, можно замуж идти. И пора понять наконец, кто она и где ее место на ветвях Дуба, коли уж никто не собирается ей это объяснить.
– У вас в Кольце знают люди о войне? – спросила она, когда устроилась рядом с Малко на мостках и знаком предложила угощаться из поставленной на землю миски.
Эту миску она припасла заранее и еще пока помогала накрывать столы, накидала туда всякого понемногу: хлеб, лук, сыр, пяток вяленых окуней, две пареных репы, три печеных яйца, пирог с морковью… Не без мысли щедрым угощением заохотить знакомца к беседе. И в самом деле: когда Малко увидел ее с этой миской в руках, у него даже, как показалось Малуше, слеза блеснула в единственном глазу. Нечасто, видимо, встречал он добрых людей на пути.
– Знают кое-что, – кивнул он, принявшись очищать яйцо.
– В Кольце тоже была битва? – пустилась расспрашивать Малуша. – Ты был там в ту зиму? Ты там этот рубец получил?
Поначалу Малко отвечал коротко и настороженно, поглядывая по сторонам, но нищим вокруг не было дела до их беседы.
– Я тогда не в Кольце был, а в Искоростене самом… Потом уже… после битвы в Колец перебрался.
На такую удачу Малуша даже не надеялась. У человека из другого городца она могла выудить лишь предания, прошедшие через десятки ушей и языков, но Бог послал ей очевидца самой главной битвы той войны!
– И что же… князь? – дрожащим голосом спросила она.
– Как вышли мы все из ворот, дружно, разом, – голос Малко упал до хриплого шепота, и Малуше приходилось изо всех сил напрягать слух, – русы сперва назад откатились. За нами все бабы валили, ребята, все, кто копья держать не мог. В городе-то огонь, прямо на головы валится, остаться там – на месте сгореть, и дышать нечем. Они все вопят, кричат… обезумели совсем. Так мы все из ворот выкатились, русов было оттеснили. А давка, люди в ручей, в гроблю валятся… Живые, мертвые, зашибленные, задавленные… крик стоит… вой… Над городцом огонь, тын занимается кое-где. Дым валит, не вздохнуть уже, и не видишь, куда идешь…
Малуша спрятала лицо в ладонях, склонившись к самым коленям. Все это было как будто рядом – крик, запах густого дыма… чувство смертного ужаса…
Ведь она тоже была там! Четырехлетним детищем, на руках у матери… или у служанки… была же у них служанка? У княжьих детей ведь должна быть нянька, как Скрябка у Брани? Кто-то нес ее в той самой толпе, через огонь и дым, навстречу стрелам и клинкам… Как вышло, что мать не упоминала об этом ни разу в жизни? Наверное, ей самой было слишком жутко вспоминать тот день.
– Что случилось с князем? – Отняв ладони от лица, она с мольбой взглянула на Малко.
– Видели люди… – тот не поднимал взгляд от сцепленных ладоней, – что был князь ранен… ударили его русы топором в голову, шелом прорубили… а что дальше – никому не ведомо. Шелом на нем был, но простой самый… Мало было у древлян доспехов… По большей части те, что у Ингоревой дружины взяли. У тех-то у каждого был.
