"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– И это отличная новость! – Мистина хлопнул Уддгера по плечу. – Я не я буду, если не найду там кого-нибудь знакомого!
Как в воду глядел. И даже сам не ожидал, насколько окажется прав.
В день прибытия войск Мистина и другие послы северных русских земель чуть не все отправились в харчевню. В гавани Маманта высаживались дружины с царских кораблей, которые потом уходили в Неорий – гавань на Керасе, близ устья, где стояли военные корабли. Наемников оказалось немного – всего сотни две. Люди были самые разные, и не только норманны – а и болгары, сербы, угры, фракийцы, милинги и езериты из Лаконики. Между собой все это общалось на такой дикой смеси славянского, северного и греческого языков, что никто из посторонних их речей не понимал. Царское пожалование им еще не выплатили, поэтому в харчевню они почти не ходили, сидели у себя в стратонесе. Однако Мистина и его отроки каждый день зазывали за стол кого-нибудь из шатающихся близ церкви Маманта и, потратив пару милиарисиев на вино, сыр, хлеб и соленые оливки, заводили беседу.
И вот однажды Мистина увидел, как из церкви поутру выходит мужчина средних лет, среднего роста, худощавый, совершенно неприметной наружности… Лишь бросалось в глаза сочетание загорелой кожи со светлыми волосами, выдавая норманна. Еще не вспомнив, кто это, Мистина застыл на месте, одолеваемый дрожью; это заурядное лицо напоминало ему что-то жуткое, невыносимое…
Выходящий из церкви глянул в его сторону… и тоже замер. Его толкали идущие следом, но он не замечал.
Как во сне, Мистина двинулся вперед. Светловолосый напрягся, но остался на месте.
– Лис… – Мистина наконец вспомнил его имя: всплыло в памяти вместе со всеми обстоятельствами, при которых он в последний раз его слышал. – Далеко же тебя занесло…
Наверное, такое же чувство он будет испытывать, после смерти встречаясь на том свете с земными знакомцами.
– А ты здесь откуда взялся? – помолчав, ответил бывший оружник его отца. – Неужели и тебя… жизнь за море выдавила?
– Нет. Я в посольстве Эльги киевской. Стоим в палатионе Маманта. Неужели не слышал?
– А! Наши филусы [435] говорили, что здесь в палатионе живет какое-то посольство… только у них слово «росы» может означать что угодно. И это Эльга… та, из Киева?
– Пойдем поговорим, – Мистина кивнул на харчевню.
Лис помедлил. Рука его неприметно скользнула к поясу: Мистина краем глаза привычно отметил это движение, но также понял, что сделано оно безотчетно, так и он сам сделал бы это на месте Лиса.
– Не думай, – мягко сказал он, как другому сказал бы «не бойся». – Ты совершил в своей жизни один очень умный поступок. Когда ушел от Сигге Сакса до того, как он выступил против Ингвара. Все, кто с ним остался, вскоре были убиты. Если бы ты участвовал в том деле, а потом ушел сюда, я приехал бы именно затем, чтобы тебя кончить. Но раз уж ты догадался свалить раньше, сейчас мне от тебя ничего не надо. Можем поговорить спокойно.
– А есть о чем? – осведомился Лис.
На лице его отражалось колебание: верить или нет.
За его спиной возникли двое: смуглые, с резкими чертами чернобородых лиц совершенно разбойничьего вида. Добра от богато одетого чужака руса они явно не ждали и жадно следили за ним, выжидая миг, когда нужно будет броситься. Смысла разговора они уловить не могли: Мистина нарочно воспользовался привычной для русской дружины смесью славянского языка и северного, рассчитывая оживить в душе Лиса воспоминания о родине.
– Найдется. К примеру, я только весной видел твоего брата Клина.
– Где он? – вырвалось у Лиса.
– Вернулся в Киев. Живет в Ковалях.
– А отец?
– Пойдем, – повторил Мистина.
– Только эти двое со мной, – Лис, не оборачиваясь, показал себе через плечо на те две смуглые рожи.
Мистина знаком дал понять, что не имеет ничего против. Он ведь тоже был не один.
Засев в харчевне, Мистина велел подать вина, хлеба, сыра, жареной рыбы. Удобные заведения – эти греческие харчевни, всегда можно спокойно потолковать с любым, кого не намерен приводить к себе домой, к кому не намерен идти сам или кто не заслужил чести быть позванным в гридницу. Не дома и не в поле – так, некая межа своего и чужого, только еще со скамьями, вином и закуской. Место ничье, и все здесь равны. Не жаль несколько фоллисов за такое удобство.
– Еще кто-нибудь из наших есть? – спросил Лис.
– Годрик Щука. Помнишь его?
– И больше никого? – Лис посмотрел на Мистину в упор своими светлыми глазами, взгляд которых мог быть тверд и холоден, как лед.
Как и раньше, он выглядел лет на десять моложе, чем был на самом деле, но внимательный взгляд различал тонкие морщинки возле глаз.
– Ранеными тогда подобрали человек десять. Если ты имеешь в виду битву у Малин-городца. У меня остались, кажется, четверо, но тому же минуло семь лет. Я не мстил тем, кто поклялся мне в верности, если ты об этом. Если хочешь повидать Щуку, то пойдем с нами в палатион.
– Что у вас за посольство?
Мистина рассказал. Лис жил в Греческом царстве уже пять лет, но и первые два года провел далеко от Киева и знал только, что Ингвар погиб, а престол достался его вдове и сыну. И раз уж власть в целом не сменилась, возвращаться он считал неразумным.
– И кто там сейчас в Коростене? Тот рыжий?
– Нет, – Мистина покачал головой. – Хакон сидел с тех пор в Смолянске, но умер прошлой зимой.
– А в Коростене?
– Никого там нет! – с досадой ответил старший посол. – И Коростеня нет.
– Что, совсем? – Лис переменился в лице.
Он попал в Коростень в составе Свенельдовой дружины, но прожил там десять лет – достаточный срок, чтобы считать те края почти родными.
– Совсем. Город сгорел. И отцов город сгорел – еще раньше, это сами древляне постарались. Да, с Эльгой тут есть Предслава Олеговна, бышая коростеньская княгиня, но едва ли ей будет приятно все это вспоминать. Она снова вышла замуж, а Деревлянью правит Олег Предславич, племянник Эльги и бывший моравский князь.
Они смотрели друг другу в глаза через стол. Постепенно события семилетней давности яснели в памяти, и Лис осознавал: он сидит перед человеком, чьего отца погубил. Пусть Лис и его товарищи вовсе не покушались на жизнь старика Свенельда, а имели совсем другую цель, – судьба воспользовалась их руками для своих целей.
Но знает ли об этом Мистина? Что он вообще знает об изнанке тогдашних событий? Когда земля загорелась под ногами у остатков Свенельдовой дружины, Лис убрался сперва в Таврию, а потом и за море – как мог дальше, в надежде, что там отголоски тех событий и последствия невольной вины его не догонят. И вот – кто бы знал! Прошло семь лет, и сын покойного Свенельда сидит перед ним. Того гляди, выложит на стол обломок рогатины с раковиной возле втулки и спросит: «Твоя работа?»
Даже местные греки, засевшие в дальнем углу харчевни, попритихли и настороженно посматривали на русов.
– Ну, расскажи, как вы тут живете? – нарушил напряженную тишину Мистина. – Как служится?
Лис, ожидавший, что его сейчас обвинят в убийстве, тайком выдохнул и начал рассказывать, желая уйти как можно дальше от старых воспоминаний о кузнице на берегу Ужа [436]…
В палатион Мистина вернулся в этот раз очень поздно и нетрезвый; Эльга уже легла спать, однако он сразу прошел в китон, перешагивая через спящих на полу служанок.
– Проснись!
– Что случилось? – Эльга приподнялась в испуге, нашаривая рядом мафорий.
– Я видел Лиса. – Мистина сел на ларь возле постели. – Это парень из бывшей отцовской дружины. Он уцелел после битвы возле Малин-городца, когда мы с Ингваром почти всех их перебили, сбежал и вот уже пять лет живет здесь. Я встретил его у церкви, мы поговорили.
– И что?
– Он рассказал про анатолийские и критские войны с другого боку. В этом стратоносе наших год назад жило семьсот человек, сейчас осталось не больше ста. Прочие – всякая дрянь, по сусекам наскребли. С ним пришли двое приятелей, один болгарин – Леко, а второй езерит из Лаконики, но его зовут Аббас, потому что вообще-то он был сарацинской веры, из бывших рабов, и крестился только в прошлом году.
