"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Среди зеленой листвы в саду алели, будто маленькие закатные солнца, созревшие «пунические яблоки» – казалось, желтовато-алую их блестящую шкурку распирают изнутри неведомые сокровища. По ветвям вились виноградные плети, плоды граната красовались среди резных виноградных листьев, соседствуя с черными гроздьями. Порой поднимался ветер (у Ярославы раз с «верхней крыши» улетел ее «махорий» и застрял на ветках, отроки лазили снимать); порой натягивало облака, раз или два выпадал дождь – от него русы почти отвыкли за лето. Вода в проливе оставалась по-летнему теплой, и отроки каждый день ходили купаться. Даже княгини иногда ходили – попозже, как стемнеет.
Уже был назначен последний для русского посольства прием в Мега Палатионе – прощальный обед. Расставание неумолимо приближалось, а дела не двигались с места. Каждая сторона стояла на своем, и никак не удавалось найти решение, которое устроило бы всех.
Когда приехал асикрит от патрикия Артемия – назвать день прощального приема, – женщины не сразу поняли, к чему дело идет, а иные из дружины переменились в лице.
– Но это слишком поздно! – воскликнул Олег Предславич. – Как мы потом поедем домой?
– Когда переговоры проходят успешнее и завершаются быстрее, гости богохранимого василевса успевают отплыть до начала зимних бурь, – развел руками асикрит. – Но даже сам василевс не в силах предотвратить дурную погоду на море. Впрочем, содержание вам будет поступать столько, сколько Бог велит вам здесь пробыть.
– А в чем дело? – спросила Эльга, когда грек уехал.
– Мы и так уже затянули с отъездом, – пояснил Мистина. – Купцы не зря отправились сразу после нашего приема – они каждый год уезжают примерно в это время, чтобы по хорошей погоде успеть домой. По встречному течению плыть дольше, чем мы шли сюда, а море начнет бурлить. В Босфоре эти два месяца будут сплошные туманы, так что и кормчий не поможет, начнутся ливни со снегом и градом. Если мы просидим здесь еще эти три недели, то отплывать после будет просто опасно. Нас размечет бурей, разобьет о скалы, а если мы все же доберемся до устья Днепра, в то время там уже будет лед, и мы не сможем войти.
– Но что же делать?
– Готовься к мысли, что мы будем здесь зимовать. Грек же сказал: кормить будут хоть до весны.
– Что? – Эльга пришла в ужас, женщины загомонили. – Зимовать? До весны? Да нет, никак нельзя! Нам надо домой! Дети… Киев… Это получается, меня не будет дома целый год!
– Ну а я что могу сделать?
– Что же ты раньше не сказал?
– Сказал бы, и что? Ты впервые увидела Костинтина как раз тогда, когда надо было уезжать! Если бы он принял нас сразу, а не через двенадцать недель, то в те дни у нас состоялся бы не первый, а последний прием, и мы успели бы закончить все дела и уехать с купцами. Но ты сама тогда сказала, что все только начинается. Если бы ты ездила только креститься, то назавтра и тронулись бы восвояси. Но ты же приехала разговаривать. И договариваться.
Эльга села на каменную скамью. Все так и есть. По пути сюда они, конечно, рассчитывали на то, что их примут сразу. Как же иначе? Если бы Константин или Роман явились к ней и встали своими хеландиями в Почайне, она приняла бы их в ближайшие дни, дав время лишь отдохнуть и привести платье в порядок. Кому бы пришло в голову заслать гостей из-за моря, скажем, в Вышгород и солить их там двенадцать недель!
– Уж как узнали, что столько ждать, можно было понять… – проворчал северянский посол Полымец.
– И что? – возразил ему Уддгер, молодой приближенный Фасти ярла из Варяжска. – Посмотреть на стены и поехать назад? Если бы мы пришли, как Вещий, с тысячей кораблей, нам бы, может, дали дань за то, что мы просто прогулялись по морю, но мы ведь хотим чего-то другого, нет?
Нет, разумеется, Эльга не могла уехать с пустыми руками – ни с самого начала, когда впервые услышала слово «септембриос», ни после приема, когда отплыли купцы. Даже если бы она еще тогда осознала, что задержка грозит зимовкой, это ничего не изменило бы.
– Ну, зимовали мы в местах и похуже! – вздохнул Хранислав, ладожский посол, боярин Ингвара-младшего. – Хоть посмотрим, какая она, зима греческая…
Благодаря дружбе с этериархом Саввой кто-нибудь из послов с небольшой – отроков в десять – дружиной постоянно выезжал погулять по окрестностям или в Город. В свободные от переговоров дни Эльга с княгинями тоже выбиралась из Мамантова предместья. Осматривали монастыри и церкви – этих в Константинополе и ближайших окрестностях понастроили столько, что, если навещать в день по одному, хватило бы на год. Видели головы святых апостолов – оправленные в золото, закрытые в самоцветных ларцах, и топор Ноя, и корзины с корками ячменных хлебов, уже почти тысячу лет сохраняемых силой Господнего чуда.
Ездили в «сиротопитательницу», иначе сиротский дом Святого Павла, где на счет василевса жили и обучались полезным ремеслам осиротевшие и подброшенные дети. Были в больнице Святого Сампсона близ Мега Палатиона – двухъярусном каменном здании с собственной цистерной, где тоже на средства василевса содержались больные. На первом этаже помещались недужные женщины, на втором – мужчины, их лечили ученые целители, а выхаживали сиделки. Имелись отдельные покои для страждущих различными хворями – лихорадками, болезнями глаз, с ранами и переломами, с болезнями утробы и даже… всякими иными причинами, с которыми в баню стыдно ходить. При каждом отделении служили по два лекаря и человек шесть-семь его помощников; часть из них оставалась с больными и ночью. Пользовали не только молитвами – хотя еще со времен самого святого Сампсония, основателя лечилища, там отмечались чудеса, – но могли вскрыть нарыв, снять опухоль. Для каждого имелся постельник, подушка, одеяло, а зимой выдавалось еще одно – из козьих шкур. Для неимущих держали запас сорочек, чтобы их одежду отдавать в стирку.
Побывали в научилище при монастыре – схо-ле-о, – где мальчики разных возрастов обучались чтению и счету. В честь архонтиссы росов старшие ученики сочинили и пропели особую песнь; жаль, Эльга ничего в ней не поняла, но ей вручили стихи, переписанные на пергаментном свитке, и даже с изображением: женщина в красном платье и с белым убрусом на голове сидит на престоле, будто бы в домике. Сказали, что это она, хотя Эльга не углядела ни малейшего сходства с собой.
Смотрели акведук Валента – огромаднейший как бы мост двухъярусный, состоящий из арочных проходов, где по верхушке были уложены свинцовые трубы, а по ним в Город текла вода, собираемая в подземные цистерны. Изумляясь мощи этого сооружения, Эльга думала: а ведь иные городцы, где нет колодцев, могли бы куда дольше в осаде сидеть, если бы к ним вот так же шла вода по трубам. И еще бы стены возвести такие, как здесь – каменные и высоты неоглядной.
И вот это все, полезность и продуманная устроенность сих заведений, по правде сказать, поразили Эльгу и бояр не менее, чем красоты Святой Софии.
Середина месяца октобриоса выдалась пасмурной и дождливой. Низкие дождевые облака закрывали солнце, и тогда море приобретало густой серо-зеленый оттенок – «зимний цвет», как говорили греки. По большей части русы сидели в палатионе, наружу выбирались только Харди из Волховца и Алдан – они были оба родом из Хейдабьюра, а там дождь почти то же самое, что воздух, – а с ним неугомонный Уддгер и кое-кто из отроков. За эти месяцы у них завелась привычка сидеть в харчевне возле церкви Маманта и пить разбавленное вино с козьим сыром. Возвращаясь, они обычно поддразнивали Харди, который якобы неровно дышит к хозяйке, Георгуле. И изображали руками, к каким именно ее частям он дышит особенно неровно.
Но однажды послы вернулись в немалом возбуждении, причем не от вина.
– Корабли царские возвращаются! – доложил Уддгер, заявившись в триклиний, где служанки накрывали стол к обеду. – Георгула сказала, а ей сказала челядь из стратонеса. На днях вернутся. Уже припасы закупать ездили.
Стратонесом назывался воинский двор – то самое место, где на лето останавливались купцы. Зимой в нем жили наемники, условно называемые русами. Каковы бы ни были отношения между Киевом и Константинополем, с договорами о военной помощи или без оных – сколько-то наемников-северян имелось в рядах царских войск на суше и на море почти всегда. Хотя заселяли сюда не только русов, а всяких, кто на это время имелся. Четыре двухъярусных каменных дома образовывали закрытый двор, куда выходили ряды небольших окошек. Снаружи это и вовсе напоминало крепость, и здания стратонеса далеко не так радовали глаз, как прочие греческие постройки.
