"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– А если они будут делать это в ваших схолах, то это же совсем другое дело?
– Вижу, ты понимаешь нас, – кивнул Каллиник.
– Не просто так тебе во крещении наречено имя равноапостольной святой Елены, – напомнил Вонифатий. – В сем Промысел Божий. Она нашла для христиан Крест Господень, а ты принесешь на землю твою духовный крест. И как знать, может, и ты будешь прославлена Господом? Поражение или победа, жизнь или смерть – все это в воле Божьей. И тем, кто всякий миг может покончить жизнь, важнее позаботиться о спасении и избавлении от вечной муки. Ты, архонтисса, как мать своего народа, должна даровать людям путь к спасению. В этом твой долг перед Господом, раз уж ты приняла на себя святой крест. В том спасение и твоей души, рожденной во Христе. Нет для тебя отныне дела важнее, чем дело Христа и святой церкви. Василевс, как добрый отец всем народам, призванный руководить мировым кораблем, предлагает тебе отеческую помощь. Это ведь то, чего ты желала.
«Я желала не только этого», – мысленно ответила Эльга, но не решилась вслух подтвердить, что ее можно причислить к тем жадным варварам, которым что ни дай – все мало.
– И тем, кто вступит в этот договор, – Каллиник многообещающе оглядел послов и улыбнулся княгиням, – в день прощального приема будут поднесены царственные одежды, изготовленные в гинекеях дворца для избранных, возлюбленных детей василевса нашего Константина.
Княгини вытаращили глаза; взоры их вспыхнули. Царские одежды! Те, что расшиты золотом и самоцветами так плотно, что кажутся сплошь золотыми!
– А что про пошлины хорошего скажешь? – осведомился Краян Смолянин.
– И чтобы побольше паволок вывозить дозволили, не заходило у вас разговору? – добавил Негован из Переяславля.
– Возможно, – Каллиник значительно поднял палец, искусно подчеркивая голосом промежуточный смысл этого слова, содержащего и необязательность, и допустимость, – возможно, те, кто поддержит предложенный уговор, будет освобожден от пошлин и получит право закупать крашеных шелков не на пятьдесят, а на сто номисм.
Эльга бросила взгляд на Мистину; он тоже при этом посмотрел на нее, и в мыслях ее прозвучало: «Двадцать две тысячи номисм в год!»
– Невыгодно с вами дружить, – Эльга с сожалением посмотрела на посланцев Константина, – друзьям вы крохи со стола бросаете, а врагов золотом осыпаете. Но дело не в этом. Я не продаю ноги от живой коровы и не покупаю шею от лошади без самой лошади. Будет так: мы заключаем союз с василевсом, в котором мы обеспечиваем безопасность его северных фем и поставляем воинов. Для начала тысячу, а дальше по мере вашей надобности и нашей возможности. Пропускаем и защищаем ваших василиков, что будут искать нужных людей по всем нашим землям – до моря Варяжского. Взамен же василевс обеспечивает нашим землям неприкосновенность от печенегов и вручает залог – тот, о котором он знает, ибо слышал от меня лично. Только тогда мы сможем дать согласие сражаться на его войне, которая нужна ему, а не на своей, которая принесет выгоду нам. О войне же с каганатом, для чего нам требуется содействие аланов, мы сможем поговорить позже.
– Мы могли бы дать людей, – сказал Хранислав. – Нам печенегов бояться не приходится.
– И мы могли бы, пожалуй, – поддержал его Краян.
– Мы без уговора насчет печенегов ни отрока не дадим, – отрезал Претибор Черниговец, для которого угроза от кочевников была не пустым звуком.
– Пусть ваши люди приедут через несколько дней, и мы дадим окончательный ответ: кто из русских архонтов поддержит предложенный договор! – поспешно сказал Мистина, видя по лицам послов, что горячий спор может разгореться прямо сейчас, на глазах у греков.
Эльга бросила на него благодарный взгляд и встала, давая понять, что прием окончен.
Оставив послов спорить в триклинии – брать у греков деньги на церковь или не брать, – Эльга пошла на «верхнюю крышу». «Если Константин, имея пять взрослых дочерей, ни одну не пожелает нам отдать, – думала она по пути, – то все эти разговоры про духовный союз лысой белки не стоят. Тысячи лет ведется: вступая с кем-то в брачные связи, мы признаем другую сторону такими же людьми. Как в те поры, когда роды раз в год, на Купалии, выходили из своих лесов к реке, как к меже, там обменивались невестами и вновь расходились. И «тот свет» каждый видел на той стороне. Бывает, отдают невесту и тем, кого за людей не считают… будто в лес к медведям… но только по очень большой нужде. А такой край у греков не пришел: все эти двадцать лет они сарацинов теснят, хоть и не без провалов. Если невесту не дадут, значит, им все равно: живы мы там у себя «на крайних северных пределах», нет ли… И пока не станут с нами одной семьей не только духовно, но и телесно, верить им нельзя».
Внизу остался Мистина: следить, чтобы послы не подрались. Каждый из «архонтов» имел право сам принимать решение, касающееся его земли; правда, серьезная ссора с киевским князем грозила лишить возможности сноситься с греками и полностью обесценивала такую дружбу. Но ведь одеяния царственные уже будут получены!
За эти месяцы Эльга привыкла сидеть на «верхней крыше» в тени, глядя на зелень сада и оливковые рощи вокруг палатиона. Гранатовые деревья, усыпанные ярко-красными крупными плодами, были так хороши, что она не могла налюбоваться. Рабыни поместья уже собирали с ветвей золотые лимоны. Здесь, среди гранатов, сики, винограда, яблок, груш и прочего, так легко рисовался мечтам райский сад, где сам воздух напоен красотой и сладостью…
Едва усевшись на скамью с подушками, Эльга увидела в двери с лестницы еще одного человека.
– Не могу слушать, как полуслепые со слепыми спорят, где есть свет истинный, – вздохнул отец Ригор, когда Эльга знаком предложила ему присесть. – Иисус говорил: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться» [439]. Значит сие, что обещанное нам выше человеческого.
– Во что одеться – это ты про одежды царские?
– Нет. Я про то, что не о печенегах тебе надо думать, а о спасении души. Все мы в свой срок явимся перед судилище Христово, и каждый получит то, что заслужил, живя в теле, доброе или худое. И как спросит тебя Господь: что ты сделала доброго для слова Моего на Руси? Будешь ты Ему отвечать, что без печенегов не могла строить церковь Божию? Сотни, тысячи душ ты можешь этой церковью спасти, а ты, по языческому обычаю, заботишься о добыче для жадных до золота и крови? Подумай: каково тебе будет, когда ты, дочь духовная самого царя земного, чей престол – как солнце перед Господом, принуждена будешь сказать: мало я потрудилась на ниве Господней! Ты теперь христианка, и нет у тебя иного долга, кроме как перед Господом. И нет у тебя ни отца, кроме Господа, ни матери, кроме церкви.
– Ох! – Эльга вдруг прижала ладони ко рту.
Глазам стало горячо и больно от слез. Если бы знал этот болгарин, что он такое сказал! Нет матери, кроме церкви! Да у нее давно нет матери. Мать ее много лет ни жива ни мертва, не человек и не навка. Она обитает в глухом лесу, является людям на глаза не иначе как в птичьей личине и сторожит межу Яви и Нави. Ничто на свете не отстояло дальше от Святой Софии, чем ее избенка за тыном с коровьими черепами. Но почему-то именно здесь, за морями и землями, Эльга уже не в первый раз вспоминала ту, чей образ не тревожил ее много лет. Раньше она мирилась с тем, что сама оборвала связи с родом, а мать ее живой ушла на грань Закрадья. А среди мозаик и цветного мармароса вновь стала вспоминать и думать о судьбе Домолюбы Судогостевны, что теперь звалась Бура-баба.
Ригор защищал перед ней ту единственную правду, которую знал. А она, Эльга-Елена, княгиня русская, как в далекой юности, вновь видела перед собой две дороги. И вновь принуждена была выбирать.
Если она просто примет предложение василевса и синклита, даст обязательство прислать воинов, то получит взамен священников и сможет учить русов и славян Христовой вере. И Господь зачтет ей это, как бы ни мало она успела. Главное – сделать этот выбор в пользу истины Христовой. И тогда в небе ее будут ждать распахнутые объятия любви.
