"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Благожит тоже нарядился в красивый сукман, красный, как встающее солнце – из тонкой полушерстяной ткани, выкрашенный мареновым корнем. Такой был у него одного, и надевался раз в год – в этот самый день, когда небесное солнце набирает наибольшую силу, а его земное подобие выходит навстречу.
Дружнее и ближе заиграли рога, на площадке зазвенели бубны: три старших марушки стучали в них, стоя возле идолов. Поверх обычных белых одежд, на головах их, на поясах и на груди зеленели пышные венки.
Народ потеснился, освобождая дорогу. Древляне стояли на вершине холма, у самых ворот, неподалеку ждали со своими родичами и другие женихи: Жировит с Людомиром, Милокрас, сыновья местных старейшин. Все смотрели на лес за лугом.
И вот толпа оживилась и загомонила – на тропе показалось шествие. В первых рядах шагал белый конь, над ним плыло красное пятно – будто встающее солнце выезжало на чистом облаке из ночной тьмы. Позади с пением шла толпа. И чем ближе шествие подходило к Хотимирлю, тем лучше становилось видно – в нем одни девушки.
Так вот они где! Вот почему их нет среди родичей. Даже Берест ощутил прилив бодрости, а Далята просто засиял. Сразу стало ясно: ну и пусть, что они не дома, солнце-то везде одно! И отсюда боги услышат!
Девичье войско прошло уже половину луга, пение стало слышно лучше.
Впереди шла женщина в красной плахте и большом венке, она вела под уздцы белого коня. На нем сидела дева – в ярко-красной плахте и вздевалке, а венок ее был огромен, как само солнце. Искусно свитый из многих видов чародейных трав, он сам был заклинанием здоровья, долголетия и благополучия всего племени Хотимирова.
– Это она, гляди! – Коловей толкнул Даляту. – Невеста!
Вот она – здешняя Заря-Зареница, княжеская дочь. Лица издалека было не разглядеть – какова же она окажется? Томимые любопытством женихи пытались заранее расспрашивать местных, но оказалось, что Благожитову дочь никто не знает в лицо! Люди помнили восьмилетнюю девочку, но в последние семь лет ее никто не видел. Наверное, близкие родичи видели, но князю и княгине такими вопросами докучать никто не смел. Казалось, у ворот слышен шум от бьющих вразнобой взволнованных сердец. К кому-то из отроков приближалась судьба – почетная и прекрасная. За солнечной всадницей шли еще десятка три девок – тоже нарядных, в венках, – но они все издали казались одинаковыми. Все взгляды притягивала она, живое солнце на конской спине.
Вот дружина Зари-Зареницы поднялась по склону и вошла в ворота на площадку. Вслед за ними двинулись и остальные – по порядку, чтобы не нарушать священное действо толкотней. Не зря сведущие в этих делах отцы и матери не раз собирались в обчине, обсуждая порядок – сейчас Гордина, Обаюн, а с ними две старшие марушки – Некраса и Суница стояли перед воротами и на дороге, подавая знаки и управляя толпой.
Женщина в венке – это была Карислава – подвела белого коня к «Даждьбожьим воротам» в самой середине площадки. Близ них уже стояли, возглавляемые Благожитом, отцы и деды в нарядных вышитых рубахах, с ткаными поясами. Каждый держал посох-«дед» – жилище родовых чуров. Весь год они живут или перед избой, или в красном углу, и лишь в самые важные праздники года выходят на гору – на богов посмотреть, себя показать. Дальше теснились молодые женки в праздничных нарядах, пылавших всеми оттенками красного цвета – узорное браное тканье, вышивка, иные даже с полосками красного шелка, нашитыми на вершники и нагрудники.
Благожит приблизился к белому коню и придержал его, а Карислава помогла девушке сойти на землю. Вдвоем они подвели ее к идолам; поклонившись всем трем, девушка сняла венок и возложила его к подножию идола Мокоши.
– Благословите, боги, огонь зажигать, солнце чествовать, Даждьбога встречать! – Благожит поднял руки с посохом, обращаясь к небу.
Резной посох с бородатой головой – олицетворение всех хотимиричей, умерших, живущих и еще не рожденных. Все бывшие, нынешние и будущие души обитали в нем, их сила помогала князю и старейшинам творить обряд, их неслышный голос достигал слуха богов небесных. Стоя между двух нарядных женщин – девы и жены, Благожит и сам был похож на Даждьбога между двух богинь: в ярких красно-белых одеяниях, с травами и цветами. И казалось, сила неба зримо сходит в их поднятые ладони, чтобы потом рассыпаться оттуда по всей земле.
Народ поддержал его дружным криком – чтобы призыв долетел до небес. Далята глядел то на посох в руках князя, то на деву близ него. От ее светлых волос исходило сияние. Белейшую сорочку ее, видно, сама Мокошь на небе из облаков кроила, солнечным лучом шила, алой зарей вышивала. Не верилось, что эта солнечная дева может стать его женой. Но если так будет, то со временем он сам возьмет этот посох – знак преемственности власти и связи поколений. Невольно Далята спрашивал себя: а я смогу? И отвечал: смогу. Я – внук Дулеба, Даждьбожий правнук. Во мне та же кровь, что текла в жилах дедов – тех волотов, что противостояли сарматам и обрам, расселялись по рекам и речкам, выжигали лес, пахали пашни, трудились и плодились. Он из того же теста, что Хотимир и прочие пращуры, придет черед – и станет крепким звеном в длинной цепи поколений. Здесь, на священной горе чужого племени, он ощущал это даже яснее, чем дома. В дни домашних празднеств он был еще слишком юн и не знал, для чего ему сила. Теперь – знал. И чувствовал ее в себе – даже грудь распирало. А борода с годами сама вырастет…
Старики встали в круг у «Даждьбожьих ворот». Срединное бревно обмотали веревкой, за концы взялись молодые сильные мужчины.
Обаюн, державший пук лучины, с поклоном подал одну солнечной деве.
– Благословите, боги, огонь зажигать, Купалии освящать! – провозгласил Благожит. – Даждьбоже пресветлый, Огонь Сварожич, пожалуй к нам!
Пение смолкло, бубны стали слышнее. Мужики, по трое, взялись за два конца веревки и принялись по очереди дергать, вращая бревно. Народ кричал, будто здесь было состязание; рев толпы почти заглушал бубны. Стоячее бревно, вставленное острым концом в углубление лежачего, вращалось все быстрее. Потянуло гарью, появился дым. Эти признаки успеха взбодрили и работников, и зрителей; крик еще усилился.
Вот в углублении мелькнул первый огонек. Крик перешел в восторженный вопль и визг. Дева наклонилась, подсунула в углубление тонкие полоски бересты, огонек заблестел ярче, стал расти. Мужчины перестали дергать веревку, остановились, тяжело дыша и радостно улыбаясь. Обаюн придержал стоячее бревно, а дева опустила лучинку, будто уду, и поймала на ее острый кончик веселый маленький огонек. Ей подали берестяной витень, она зажгла его от лучины и подняла на вытянутой руке как могла выше. Худощавое лицо ее сияло торжеством, будто зажгла она самую первую зарю после сотворения мира.
Ликующий крик толпы летел к небесам. Светлые боги вновь сошли к людям, пламя их живительной силы горело в руках нарядной девы Зареницы.
Среди общего крика Далята жадно разглядывал ее, сам не понимая, что видит. Узкое лицо с острым подбородком, светлые брови, – на вид красавица была суховата. И в то же время блеск пышного наряда и священный огонь в руках делали ее прекрасной, как истинная богиня-Заря. Она была лишь сосудом, в который боги влили свою силу, лучиной – опорой небесного огня. И кто когда думал, будто горящая лучина недостаточно красива?
Перед девой положили наземь широкую крепкую доску; дева отважно ступила на нее, мужчины стали поднимать доску – выше, до груди, до головы… Дева стояла, вытаращив глаза от испуга, но в поднятой руке держала пытающий витень. Теперь и вся толпа в святилище, и сами боги видели – священный огонь горит над вершиной Хотимировой горы. Жив род Хотимиров, чтит дедов и славит богов!
