"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Облегчение после успеха сменилось тревожной бодростью, ожиданием новой опасной схватки. Путислав вновь кликнул отроков, выбрал среди них старшего – восемнадцатилетнего Зорника, Родимова сына, и послал взглянуть, что поделывают русы. Стая собралась на развед весьма охотно. Из неполной полусотни, бывшей у Будима под началом нынче утром, в живых и на ногах осталась половина. Восемь было зарублено у брода, двое умерли от тяжелых ран еще до вечера, несколько человек остались покалечены. Но из уцелевших лишь человек пять вернулись к родичам, так и не сумев опомниться. Прочие уже пришли в себя и жаждали мести за своего погибшего вождя. Гордились, что были с ним в том походе. Не за бобровые ловища погиб Будимир, а за землю родную, будто истовый полник [357]. Хоть и прожил перед тем всего лишь четырнадцать лет…
Разведчики вернулись невредимыми, но сведения их Путислава не обнадежили. Кокурина весь лежала прямо на берегу Горины: с одной стороны ее прикрывала река, с другой – овраг с ручьем на дне, а от леса отделял луг шириной с три перестрела. Само войско стояло у берега и на лугу, но со всех сторон было прикрыто дозорами. Незаметно никак не подобраться, а сражаться с русами в открытом поле Путислав не отваживался. Столкновение молодой стаи с княжьими гридями кое-чему научило не только самих отроков. Иные предлагали подобраться по реке и поджечь русские лодьи – но как принести огонь, плывя под водой? Или дождаться ночи и напасть на спящий стан – но в темноте Путиславу нелегко будет управлять своим войском, и он предвидел, что его неопытные ратники станут еще более легкой жертвой окольчуженных хищников, чем при свете дня.
Но кое-что все же придумали. Князь требовал, чтобы ни единого вдоха на его земле чужаки не могли сделать спокойно – и тут Путислав знал, что предпринять.
Когда стемнело, воевода повел ратников к Горине. Издалека, еще с лесной тропы, в густых сумерках были видны огни многочисленных костров. Они вытянулись полукругом, отделяя весь от поля; оба конца дуги упирались в реку. Так северные предки русов, пришедшие в чужие земли морем, не один век защищали места своих ночлегов от враждебного берега. Так первоначально был выстроен Хольмгард, непохожий на окружающие его славянские городцы. Мало кто из нынешней Святославовой дружины ходил по морям со свейскими либо датскими викингами, но многие из родившихся в Киеве, Ладоге, Хольмгарде слышали о таком порядке. У русов тоже имелись деды, оставившие внукам самое ценное наследство – свой опыт.
Но против стрел и опыт не поможет, если нет укрытия. Когда из темноты вдруг сразу пять десятков луков начали обстреливать стан, русы кинулись к своим щитам. Они и до того заняли все постройки в Кокуриной веси – избы, бани у реки, где стояли их лодьи, овин. Но туда поместилась малая часть, прочие поставили шатры на лугу. Пробовали отвечать, но кидать стрелы в темноту – только даром расходовать.
Первым делом в стане загасили все костры, чтобы и дреговичам пришлось стрелять наугад, но кроме темноты защититься было нечем. Додумались повесить щиты в два ряда на тот полог шатра, что был обращен к лугу; теперь в таком шатре и позади него можно было лежать, почти не опасаясь быть убитым во сне. Большая часть стрел, как скоро выяснилось, были даже без наконечника – лишенные возможности подобрать свои стрелы, дреговичи быстро истощили запасы. Но и пустой стрелой можно убить, так что спокойного отдыха русам эта ночь не сулила.
А поспать было надо, хоть немного. Предстоящий день обещал быть не легче предыдущего. Поначалу Асмунд, вместе со Святославом и телохранителями занявший самую большую избу, определил порядок несения дозоров и отпустил свободных отдыхать. Он надеялся завтра встретить посланцев от Благожита и повести переговоры. Надо думать, Благожит убедился, что разорение Перезванца ему с рук не сойдет, и, не дожидаясь, пока Святослав двинется жечь все веси вокруг Хотимирля, сам предложит мир и возмещение.
Но стрелы из ночи принесли Асмунду послание, которое он отлично понял. Как ни различны были обычаи его и Благожита, ошибиться в том, что ему хотели сказать, он не мог. Ни мира, ни выкупа не будет. Благожит желает только гибели чужаков.
Асмунд послал разбудить старшин. Явились десятские гридей, сотские вышгородской дружины – кроме Буряты, чей был черед нести стражу, – Ивор, Хрольв. На зевающего Люта, пришедшего со своими «дядьками», то есть Альвом и Ратияром, Асмунд взглянул не без досады: сейчас ему больше пригодился бы Мистина, да где ж его взять?
Что творится – все знали, но почему – никто не понимал. Даже были в недоумении.
– Мы им здесь-то ничего худого сделать не успели! – возмущался Ивор. – Весь день нас жалили, будто осы, хоть ночью бы дали поспать!
– А по пути сюда-то мы сколько весей пожгли, а? – напомнил Кари Третий.
– И все без толку, добычи с ежкин хрен! – буркнул Стегрим.
– Избы новые срубят, у них тут лесу вон, чай не степь!
– Я думал, завтра с Благожитом потолкуем, – сказал Асмунд, – а теперь вижу, не желает он с нами толковать. Чего делать будем, дренги?
– Так и пожжем завтра всю округу, – мстительно бросил Святослав.
У него болела простреленная рука, и он жаждал как можно скорее рассчитаться за свою боль и поражение. Особенно обидное после успехов Древлянской войны. Там он бился в поле, осадил и разорил стольный город, уничтожил самого князя Володислава, – а здесь воюет, считай, с деревьями в лесу, да еще и проигрывает!
– Всех их пожечь в Марене в ступу, – злобно дернув ноздрями, бросил Радул. Его сотня, первой подошедшая к мосту, пострадала сильнее всех, у него самого правая рука была перевязана и подвешена к груди.
– Да мы ни до одной бани не дойдем – обстреляют опять, – с досадой ответил Хрольв. – Добычи не будет. Потери будут.
– Нам война такая дурацкая не нужна, – буркнул Ивор. – Была бы хоть добыча.
– Здесь не Ираклия, – слегка улыбнулся Альв.
– Да уж я вижу, не дурной! Болото на болоте!
– Хотел бы Благожит в поле биться, другое было б дело… – начал Ратияр.
– Да он, подлец, не хочет! – злобно бросил Асмунд. – Из-за куста и свинья остра – так и будет из засады обстреливать, пока всех нас не повыбьет. А нам отсюда до дома полмесяца добираться.
– И каждый день у нас будет все меньше людей, а у Благожита – все больше, – добавил Ратияр. – К нему будут подходить ратники с дальних весей, а наши силы будут таять.
– Кто-нибудь знает, как нам отсюда выгрести со славой? – Асмунд оглядел соратников.
Все молчали.
– И я не знаю, – ответил он этому молчанию. – Стало быть, пора в море, как отец говорит.
– Уходим? – вскинул брови Лют.
Он сам об этом думал, но не мог, будучи самым молодым в этом совете, кроме Святослава, предложить такой бесславный выход. Но в душе был не против. Какой смысл погибать задаром? Лучше взять ложку в другую руку, как говорил Свенельд, и поискать более удобный случай.
Но Святослав пока был слишком молод, чтобы смотреть так далеко вперед. Ему это отступление казалось окончательным. Мнилось, на этом и закончится весь его ратный путь, едва начавшись, и уделом его станет вечный позор.
– Я не уйду, – он стиснул зубы и, набычившись, оглядел лица, озаренные слабым светом двух лучин. – Лучше умру, но не дам Благожиту хвалиться, что-де князь русский от него сбежал, хвост поджав и полные порты навалив.
О такой роскоши, как восковые свечи, имевшиеся в Киеве, здесь и не слыхал никто, но сейчас Святослав был даже рад, что все эти исполины минувшего века слабо видят его лицо – его, их нового князя. Они любили его отца, и он это знал. И сейчас, в шаге от поражения, он стыдился и за себя, и за Ингвара.
Старшины помолчали. Все они, от Люта до Асмунда, понимали, почему Святослав так говорит. И опускали глаза, отыскивая выход, который дал бы сохранить и жизнь, и честь. Только Лют смотрел на Святослава прямо, с редким между ними дружелюбием. Он не питал любви к Святославу, но понимал его – не благодаря своей проницательности, а просто по сходству их положения. Однако на день сегодняшний Лют смотрел совсем другими глазами. Любое «сегодня», хорошее оно или плохое, неопытная юность воспринимает со всей остротой, вкладывает в переживание его всю нерастраченную силу души. Опыт, даже небольшой, дает драгоценное понимание: пока пряхи судьбы не обрезали нить, ничто не бывает единственным и окончательным. Вслед за сегодня придет завтра и даст возможность поправить дело. Лют, будучи всего на четыре-пять лет старше Святослава, уже знал это и чувствовал себя перед ним совсем взрослым. «Ты еще слишком юн, чтобы умирать, – мог бы сказать он. – О тебе еще нечего рассказать. Погибни ты здесь, только и останется в памяти людской, что-де ходила Эльга по земле Деревской с сыном своим Святославом. Да и все. И если уж погибать, то прежде совершить столько славных дел, чтобы и жизнь твоя, и сама смерть показались сплошным подвигом. Как у моего отца. Но уж не здесь, среди болот, на четырнадцатом году жизни».
