Куколка (СИ) - Серебрянская Виктория
Десять кругов я не осилила. Даже с поддержкой в виде гордости и упрямства. Еле-еле сумела пробежать пять, и уже в конце второго круга, как я ни следила за дыханием, оно сбилось. К концу третьего я растерла ноги в кровь. А когда я пересекла невидимую черту, обозначавшую завершение пятого круга, о чем торжественно сообщила замерцавшая в воздухе цифра «5», лопнуло сразу два ремешка на непредназначенных для бега босоножках. И я не удержала равновесия, кувырком полетела на пол…
Ладони и колени обожгло болью. На ставший таким близким пол закапали прозрачные капли. То ли пот, то слезы, сразу и не разберешь. Но подняться я уже не смогла. Ноги просто горели от боли, дергали, жгли. Ладони тоже пекло. Но больше всего саднило самолюбие. Казалось, Павелик обязательно узнает об этой моей неудаче и всласть над ней посмеется. Но я так устала…
Сердце колотилось где-то в горле. А я боролась с желанием свернуться в клубочек и закрыть глаза. Прямо здесь. Часов этак на двадцать. И плевать на все. На то, что нужно было вставать, искать преподавателя, объяснять, почему я не могу продолжать тренировку, потом искать медицинскую капсулу, она обязательно должна быть в академии, потом…
— Долго будешь валяться? — грохнул, прерывая вялое течение моих мыслей, полный недовольства голос зеленокожего садиста. — Вставай, чего разлеглась!
Смахнув дрожащей рукой с глаз заливающую их соленую влагу, я покосилась на препода. Морда замкнутая, каменная. Ладони лежат на бедрах. Смотрит куда-то в противоположную от входа стену. Гад. Какой же он гад!..
Не хочу даже думать, как смотрелся со стороны мой подъем на ноги. Вставала неуклюже, сначала встав на четвереньки, морщась и даже поскуливая от боли. Но встала. И даже сумела выпрямиться на горящих от боли ногах. Держалась на одной гордости и упрямстве. Но стояла. И смотрела в морду игумару. Ну? Что еще ты придумаешь, чтобы поиздеваться над беззащитной девушкой, Гимро?
С минуту, наверное, на полигоне царила тишина. Я уже начала думать, что не удержусь и позорно свалюсь садисту под ноги. Когда игумар, наконец, ворчливо, но уже беззлобно скомандовал:
— За мной!
Повернулся и, не глядя на меня, потопал на выход. Я похромала следом. Как смогла. Как получалось.
Далеко идти не пришлось. К счастью. А то бы я точно не дошла. Каждый шаг причинял такие мучения, словно я как мачеха в древней сказке должна была танцевать в раскаленных башмачках. Меня всегда почему-то смешил этот момент. А вот теперь я поняла несчастную женщину…
Выйдя с полигона, игумар сразу же нырнул в соседнее с ним помещение. Когда я вошла за ним следом, то увидела просторную, хорошо освещенную комнату с одним окном, за которым сейчас царила тьма, четырьмя письменными столами, на каждом из которых стоял стационарный терминал, и несколькими шкафами непонятного назначения. Вроде и не гардеробы, но и на книжные непохожи. Но самое главное, под стеной справа у входа стояла она! Медицинская капсула!..
У меня от облегчения и радости перехватило дыхание, когда игумар скомандовал:
— Сняла обувь, взяла дезинфицирующие салфетки, вытерла ноги и забралась в капсулу! Быстро!
Салфетки нашлись на низенькой тумбочке возле самой капсулы. Дрожащими руками я расстегнула уцелевшие ремешки на обуви, стянула ее с распухших, истерзанных ступней. Смотреть на то, во что превратились мои ноги, без содрогания было невозможно. Но я сцепила зубы, собрала все свое баранье упрямство, как когда-то говорила мама, стерла со ступней кровь и грязь, а потом забралась в капсулу, как мне и было велено.
Игумар наблюдал за мной молча, но без стеснения. А когда я с облегчением вытянулась на мягкой подложке медицинского аппарата, хмыкнул, подошел и запустил программу. Крышка капсулы мягко закрылась…
Я совершенно не разбираюсь в медицине. Никогда мне это не было интересно. Но когда крышка капсулы поднялась, я сонно заморгала на своего мучителя: зеленая морда снова была непроницаемой, будто выточенной из цельного куска какого-то минерала. И было совершенно непонятно, как долго работала капсула.
— Вылезай! — скупо скомандовал мне игумар и отошел. А я села в капсуле и… Обалдела!
За окном было не просто светло. Явно уже наступило далеко не ранее утро. И в помещении, кроме игумара, находилось еще двое: фарн и еще один игумар. Чуть помоложе и чуть более стройнее моего мучителя. Он-то и присвистнул при виде меня:
— А это еще кто?
Гимро скривился, будто ему подсунули под нос кучку дерьма:
— Подарочек от командора Дайренна. Он с какого-то перепугу решил засунуть эту куколку в десантуру. Представляете?
На несколько очень долгих мгновений в помещении повисла давящая тишина. Фарн и второй игумар оценивающе рассматривали меня. Под их взглядами я чувствовала себя вот той самой куклой на витрине магазина, которой меня окрестил Гимро.
В конце концов, фарн осторожно произнес:
— С Дайренном лучше не спорить. В конечном итоге он никогда не требовал от нас закрывать на что-то глаза или проявлять к кому-то повышенную лояльность. Не потянет девчонка обучение — вылетит птичкой на все четыре стороны. А наша совесть будет чиста.
— Бабочкой, — с гадкой усмешкой подсказал второй игумар.
— Что?.. — непонимающе покосился на него фарн.
Игумар не постеснялся пояснить:
— Из куколок обычно вылетают бабочки или мотыльки.
— Да хоть хишшаги! — отмахнулся игумар.
Спор прекратил Гимро, сердито рявкнув на меня:
— Ты долго там будешь сидеть и греть уши?..
Преподы замолчали. А мне пришлось вылезать.
За ночь капсула полностью сняла все болезненные проявления: зажили ступни, ушла мышечная боль, нормально работали суставы. Я спрыгнула на пол и замялась: обуви у меня фактически не было. Конечно, в багаже имелись кроссовки. Но сумка, с которой я прибыла на Лурану, находилась в камере хранения. Не просто в другом помещении, а в другом здании в получасе пешего хода от центрального корпуса. И что теперь делать?
Внезапно передо мной на пол свалились грубые стоптанные ботинки по типу берцев.
— Надевай! — прозвучал желчный голос Гимро. А потом капитан-лейтенант буркнул себе под нос: — Вот же!.. Навязали на мою голову!.. Нянчись теперь!..
Это было настолько обидно, что я не выдержала и огрызнулась:
— Не врите! Никто вам меня не навязывал! Сами прицепились в коридоре и потащили на полигон! Чего теперь жалуетесь?
То, что я совершила жуткую, трагическую ошибку, я поняла в тот момент, когда второй игумар и фарн просто сложились пополам в приступе гомерического смеха. А лицо Гимро приобрело отвратительный цвет жаренной на машинном масле свеклы.
Под жутким, убийственным взглядом капитан-лейтенанта я поспешно прикусила язык. Но было уже поздно. Слова уже вылетели и забрать их назад не было никакой возможности. Если бы еще мы в комнате были одни… Но нет. Меня угораздило высказаться при свидетелях! И я приобрела себе первого врага среди преподавательского состава. Молодец, Аврора! Ничего не скажешь!.. Такими темпами я не то, что до конца первого семестра, даже до начала занятий не доживу!
— Обулась! Быстро! — с убийственными интонациями процедил игумар, с яростью косясь то на меня, то на ржущих коллег. — И бегом за мной! Отстанешь — пеняй на себя!..
Глава 2
— Фила, дорогая, нам нужен комплект формы десантника, — неожиданно мягко и заискивающе обратился Гимро к дородной игумарке в военной форме, когда мы вошли в складское помещение после длительного перехода по подземному коридору. — Постарайся подобрать идеальный размер. Чтобы не было поводов для жалоб, — с намеком добавил он.
Нелепо выглядящая игумарка смерила меня неодобрительным взглядом:
— Зачем?
— Это курсант первого курса десантного отделения, — с легким неудовольствием сообщил капитан-лейтенант. — С легкой руки командора Дайренна.
Вот теперь и игумарка скривилась. Да так, что гримаса несуразно перекосила вытатуированные брови на надбровных дугах круглого лица. Мне раньше не доводилось видеть эту расу даже с легким макияжем. А тут татуаж. И не только бровей, но и стрелок на круглых глазах, и контура на тонких губах широкого рта. Причем татуаж был не очень умелый: выглядело так, словно сове подвели глаза и намалевали на клюве губы. Но я, памятуя о том, что уже успела нажить себе одного врага, прикусила изнутри щеку, чтобы даже намека на улыбку не было. И вообще, старалась смотреть мимо «щеголихи».
