"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Градимир в их число не входил – он был старинного боярского рода, жившего в Киеве «еще от Кия», как говорилось. Но Игмор позвал его на совет, зная, что борьба идет за то, чтобы Градимир стал хозяином посадничьего двора.
– Что делать будем, братие? – спросил Игмор, сидя на досках причала.
Остальные устроились перед ним – кто сидя, кто полулежа. Старшие из «названых братьев», Игмор и Хавлот, были ровесниками Святослава, остальные помоложе. Игмор среди них был и самым крупным: рослый, полноватый, с круглым, красным от солнца лицом, на котором ярко золотилась соломенного цвета борода. Такие же светлые длинные волосы падали на плечи, рубаху он носил мятую и замаранную – будучи человеком небедным, опрятностью он не отличался, и ему было все равно, на перине спать или на земле.
Братия молчала.
– Может, ему того… рожу начистить? – задумчиво предложил Добровой.
– Кому?
– Ну, этому. Бабкиному внуку.
Гриди не знали Бера, и в их мыслях он был главным виновником нынешней неприятности.
– А чем поможет? – хмыкнул Красен. – Не его ведь словене на стол хотят.
– Некстати как Малфа опять вынырнула… – пробормотал Градимир.
Все они знали Малушу, всем она давно примелькалась – сначала на Свенельдовом дворе, потом на Эльгином. Когда той зимой, как приезжал немец Адальберт, Святослав вдруг объявил, что берет ее в жены, они не приняли это близко к сердцу: его, княжье дело, с кем жить, пока молодая княгиня в отъезде. Девка была видная, выбору князя никто не удивился. И в самом деле, так лучше, чем ждать, что на дочери Володислава деревского женится какой-нибудь леший вроде Етона плеснецкого и станет себе стол в Деревах требовать.
Когда всего через месяц Малфа исчезла, это тоже никого не взволновало. Гриди даже не успели привыкнуть к мысли, что она теперь будет хозяйкой за их столом, как в доме водворилась прежняя, законная хозяйка – молодая княгиня Прияна. Прияна им больше нравилась: принимать хлеб от недавней рабыни, да еще и древлянки родом, многие считали для себя зазорным и терпели только из уважения к вождю. А главное, они знали, что Святославу больше нравится Прияна, мать его первенца. Малфу быстро забыли в дружине и никак не ждали наткнуться на нее здесь, в такой дали от Киева и от Плескова, куда ее, по слухам, отвезла старая княгиня. И вдруг оказалось, что именно она-то и мешает Святославу восстановить свою власть в отчине и дедине.
– Да что там бабкин внук? – продолжал Красен. – Не он нам на кривое прядет…
– Истину молвил. – Игмор для выразительности показал на него пальцем. – Улебка это все. Сидел бы себе в Плескове, какого клюя его сюда понесло?
– Бабка его вызвала.
– Она его ради Сигвата вызвала. А как снесли ему голову, так и убирался бы восвояси.
– Теперь как бы нас восвояси не отправили, – буркнул Добровой. – Слыхали, чего Болва говорил? Эти шишки бородатые и раньше-то нас не очень хотели, а теперь и вовсе скажут: не надо нам такого князя, что своим родом небрежет. За Улебку будут стоять.
Названые братья имели настолько схожие мысли, что им даже не требовалось обсуждать их вслух. Пять лет назад, когда Святослав сгинул в степях близ Корсуньской страны, сама Эльга предложила возвести на киевский стол Улеба, если за год Святослав так и не вернется или будут получены надежные вести о его гибели. В то время Улеб был их хорошим товарищем, ближайшим другом самого Святослава. Но, едва узнав, что он может занять место Святослава, гриди разом его невзлюбили, хотя ему самому не могли предъявить никакой вины. Святослав все же вернулся, все стало как прежде. Но доверие Святослава к брату умерло навсегда. Из родича и друга Улеб стал в глазах князя соперником и врагом. Пять лет назад все, казалось бы, разрешилось почти без крови. Улеб уехал и скрылся с глаз. И вот опять… Снова стол шатается под Святославом, а рядом стоит Улеб, уже занося ногу на ступеньку.
– И зачем он сын Ингорев? – в досаде воскликнул Добровой. – Был бы как мы все…
Братья смотрели на него с пониманием. Еще пять лет назад притязания Улеба внушали им гнев и досаду. Они видели в нем такого же сына бывшей Ингваровой хоти, как они все, только и отличия, что его мать – сестра Эльги и ближе к ней, чем другие полонянки-наложницы. Так и почему ему такая честь? Ту разницу, что он-то, не в пример им всем, был сыном самого Ингвара, а не новых мужей его прежних жен, никто в расчет не принимал.
– Вот что я вам скажу, дренги! – Игмор стукнул кулаком по доскам причала, на которых сидел. – Пока жив он, не будет нам ни покоя, ни чести.
– Ну а куда ж он денется? – отозвался Агмунд.
– Надо, чтобы делся куда.
– Это как?
– Прикинуть надо. Вон он, в Хольмгарде. – Игмор кивнул через реку, где в поприще с небольшим виднелся холм бывшего стольного города. – Добраться-то до него немудрено…
– Ты не шутишь? – недоверчиво спросил Красен.
– Шучу! – мрачно ответил Игмор. – Сейчас в пляс пущусь. Велеба зови, пускай бренчит.
Они снова помолчали. Все соглашались, что избавиться от Улеба навсегда было бы очень хорошо: именно он виделся гридям главным препятствием на пути к миру в земле словенской. К миру – это значит к полной покорности ее Святославу, как и надлежит. Да и устроить это было им несложно. Но что-то в душе противилось. Они все выросли вместе с Улебом. Понимали, что сам он мало в чем виноват. Трудно решиться умышлять на человека княжеской крови, Ингварова сына, Святославова брата.
– Нет. – Градимир мотнул головой. – Не пойдет на это Святослав. Его вон за девку запозорили, что свою кровь обидел, а то ведь брат!
– Святослав не пойдет, – кивнул нечесаной головой Игмор. – А мы…
– Что – мы?
– А мы на что у него? Будет его кто в бою секирой рубить – я прикрою. И ты. И ты, Доброшка. Иначе зачем мы на свете живем? Надо будет ему болото перейти, гати не случится – я лягу, пусть по моей спине идет. А кто боится ручки-ножки замарать, – Игмор грозно оглядел притихшую братию, – не брат мне больше, жма!
В Берову избу, откуда Мальфрид так и не решилась пока выйти, попросив лишь, чтобы к ней принесли обоих мальцов, заглянула Ита.
– Там приехали Богомысл и Сдеслав, – доложила она. – Госпожа спрашивает, что им говорить.
Трое внуков Сванхейд переглянулись. Поистине настали удивительные времена, если мудрая госпожа присылает за советом к ним.
– Послушай! – Сделав служанке знак подождать, Бер взял руку Мальфрид. Для этого ему пришлось оторвать ее от теплого бока Богича (так она стала звать своего младшего сына, нареченного Богомилом). – Я понимаю, тебе от всего этого радости мало. Но мы не можем больше молчать. Улеб вон только в двадцать лет стал сыном своего отца, – он кивнул на брата, – и до сих пор не может от той тайны отмыться. Если уж у тебя сын от Святослава, пусть он с детства и будет сыном Святослава! У него ведь тоже старшие братья есть!
– Всем уже известно главное. – Улеб кивнул, соглашаясь. – Пусть уж лучше они знают всё, чем сами будут сочинять нелепицы разные.
– Я не пойду к ним! – Мальфрид свободной рукой крепче прижала к себе младенца, будто защищаясь им.
– Тебя никто не гонит. – Бер встал и оправил пояс. – Я пойду. А ты сиди и не показывайся.
До вечера в Хольмгард еще два или три раза являлись посланцы от старейшин. Слухи об удивительных открытиях расходились по берегам Волхова и Ильменя, все хотели знать правду: что было, дабы попытаться угадать, что будет. Дева, которая стала матерью Волхова чада, оказывается, имеет сына и от Святослава! Сойди вдруг сам Перун с неба, люди удивились бы не больше. До позднего вечера Бер и Сванхейд объясняли гостям: да, Малфрида в юности, в Киеве, была хотью Святослава и родила от него дитя, освященное силой Князя-Медведя. Дескать, для того и уехала, чтобы наделить рожденного в священных пределах младенца силой земли и защитой богов. Дитя это здесь, ему к началу жатвы будет два лета. Люди дивились. Иные даже намекали, что негоже было предлагать в невесты Волху деву, у которой уже есть дитя, но Сванхейд напомнила: если Волх ее выбрал, значит, счел достойной. Не вам судить.
