"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Это верно. Но все же… где-то жаль, что теперь нельзя так, как во времена Харальда Боезуба – собрать дружину, сесть на корабли и отправиться в море искать себе вечной славы.
– Мы и есть потомки Боезуба. Мы здесь именно поэтому, что его сын Ингвар поступил именно так, как ты сказал. И он нашел себе новую державу и вечную славу. И теперь… нужно жить уже по-другому.
– Ты же знаешь мужчин – каждому хочется самому начать все сначала. Первым уйти во внешнюю тьму, убить всех чудищ, разжечь огонь и стать примером для потомков. Мы с твоим сыном совсем разные люди, но в этом он бы меня понял.
– Я это понимаю. Но со времен Боезуба прошло двести лет.
– Думаешь, в наше время из жизни уже нет выходов в сагу?
– Так я не думаю. Ты же сам мне говорил: кто-то должен повторять подвиги древних, иначе вся их былая слава превратится в пустую болтовню. Кто-то должен время от времени показать богам, что у нас тут, внизу, еще жив дух доблести и мы достойны их заботы.
– Святослав именно это и пытается доказать.
– Так разве я не сделала все, что смогла, лишь бы помочь ему в этом деле?
В первые дни все ощущали облегчение – в городе и на княжьих дворах воцарилась тишина, больше не нужно было ни с кем спорить, ни о чем волноваться или кого-то опасаться. Девки и женки свободно колотили белье на мостках, даже не глядя в сторону опустевших Олеговых домов. У Эльги в гостях остался только отец Ставракий: уже было решено, что на Аскольдовой могиле появится церковь Святого Николая, Эльга распорядилась насчет постройки, но пока не нашли хорошо высушенного леса, и в ожидании будущих проповедей отец Ставракий рассказывал о Христе челяди, отрокам и всем желающим слушать. Созревали нивы, и Эльга приказала отбить и заострить старый серп – уже скоро ей придется выходить зажинать рожь на самых ранних делянках. Даже челядь поразленилась, отдыхая после беготни, и на княгинином дворе, еще недавно полном суеты и голосов, теперь в полдень под жарким солнцем стояло запустение – все прятались в тень.
Малуша томилась сильнее всех. Святослав уехал, и будто ушло что-то из мира, что придавало всему вкус и цвет. Его появление в последние месяцы будоражило ее, даже если он на нее не смотрел; а стоило ему хотя бы повернуть голову в ее сторону, ее будто молнией пробивало. Но вот он уехал, и Малуша пожалела о прежних волнениях. Князя не ждали назад ранее осени, и остаток лета казался длинным, как целый год. Без того огня в душе, что Святослав пробуждал одним своим присутствием, Малушу давила тоска.
Торлейв тоже не появлялся. Хотелось плакать от досады – все как будто заснуло на сто лет, она так состарится при этих клятых ключах! Малуша злилась: хорош женишок! Куда он подевался? На ловы поехал, что ли, от греков отдохнуть, а про нее и думать забыл? Отчаянно хотелось, чтобы все предстоящее прошло и устроилось поскорее. Два месяца – срок достаточный. К тому времени как Святослав вернется в Киев, она уже может быть замужем! Может, он заметит, что у матери во дворе нет младшей ключницы, спросит: а где Малуша? Или нет, думала Малуша, перетирая серебряные княгинины чаши и блюда смесью яичного белка, соли и уксуса: серебро быстро чернеет, и этим делом ей приходилось заниматься каждые четыре-пять дней. Чтобы Святослав вспомнил о ней и заметил ее отсутствие, должен месяц пройти, это слишком долго. Скорее, когда он вернется и придет к матери, княгиня сама ему скажет: «А Малуши-то нет у нас больше». Он удивится и спросит: «А что такое? Неужели умерла?» Может, даже огорчится. А княгиня ему: «Жива-здорова, замуж ее взяли». Он еще больше удивится и спросит: «Кто?» А она: «Пестряныч-младший, родич твой. В боярыни у нас теперь Малуша вышла»…
Или нет. Нет, нет! Малуша даже замотала головой, отгоняя эти неудачные выдумки. Будет так: Святослав вернется из похода и придет к матери добычу показывать. И соберутся его встречать все мужи нарочитые с женами. И вот оглядывается князь и видит: стоит среди жен боярских одна, красивая, статная, и платье на ней из красной паволоки, с птицами многоцветными, и убрус шелковый, и очелье с золотым тканцем, и подвески золотые – сама как Жар-птица, всех прочих затмевает. Смотрит он и думает: «Кто же это такая? Вроде лицо знакомое, а не вспомню, где видел». Может, даже подойдет к ней и спросит: «Кто ты такая, боярыня? Откуда у меня в городе взялась?» А она поднимет глаза, улыбнется так легонько и скажет: «Не признал меня, княже? Ведь это я – Малуша». Он и обомлеет. И подумает: дурень я, дурень, как такую красоту просмотрел! Только будет поздно – она уже жена боярская…
Как это обычно бывает, чем больше рисуешь некое событие в своей голове, тем менее вероятным кажется осуществление его в жизни. Поэтому, когда дней через шесть во двор вдруг въехала боярыня в зеленом платье с шелковой полосой, Малуша сперва удивилась, но потом заметила рядом еще одного всадника – Торлейва, и вздрогнула. Да это же Пестрянка, иначе боярыня Фастрид, вдова Хельги Красного! Мать Торлейва! Никакого женского сборища у княгини не намечалось, а значит…
Помогая матери сойти с коня, Торлейв украдкой подмигнул Малуше, но не улыбнулся. У нее так билось сердце, что едва не выскакивало. Вот оно и случилось. Пестрянка приехала ее сватать. Сейчас все решится…
Ей полагалось идти в избу, подавать на стол все те заедки и напитки, какие выставляют случайным гостям княгини – но Малуша не могла сдвинуться с места. Потом испугалась, что сейчас кто-то ее увидит и отправит туда, и придется ей стоять у стола с блюдами на позорище, когда речь зайдет о ее замужестве! Малуша метнулась прочь, заскочила в хлебную клеть и забилась в темный угол. Сегодня хлеб не пекли, в клети было пусто, лучи из оконца косо лежали на выскобленных до белизны дощатых столах. Пахло теплой мукой, большие каменные круги жерновов с вставленными сверху деревянными рукоятками дремали в своем углу. Молчали дежи, накрытые чистым полотном для сохранения подсохшей опары, но имели какой-то особенно значительный вид, будто что-то ей сказать хотели. Ну а как же – ведь когда замуж выдают, на дежу сажают. Потом за стол, а потом… на снопы ржаные. Когда все сладится, уже снопы появятся свежие. Самая пора для свадьбы… И сердце оборвалось от мысли, что все это может с ней произойти наяву и уже скоро. Малуше трудно было думать о себе как о невесте – за последние годы она почти свыклась с мыслью, что с нею, рабой безродной, этого всего произойти не может. Но оказалось, что мирилась она с этим, только пока была слишком юна. Теперь она взрослая и готова побороться за свою судьбу! Сама, раз уж нет при ней ни отца, ни матери!
Проводив свою мать к княгине, Торлейв вышел назад на крыльцо. Оглядел двор, но Малуши нигде не увидел. Тогда он сел на скамью, где сидели отроки, и лениво вытянул длинные ноги, будто собирался поскучать, пока мать толкует с княгиней. Оружники, сами разморенные жарой, не имели охоты к болтовне. Знать, зачем он на самом деле сюда явился, пока им было ни к чему…
А Эльга, увидев Пестрянку, сразу поняла: та приехала по делу. Они родились в близком соседстве и знали друг друга почти всю жизнь, но близкой дружбы между ними не сложилось – ни в родных краях, ни в Киеве, куда обе попали после замужества. Пестрянку, жену сперва одного, а потом другого брата Эльги, та называла «дважды невесткой»; как мать двоих Эльгиных братаничей, Вальги и Торлейва, Пестрянка могла являться к ней без приглашения. Но, гордая и довольно замкнутая, осознающая свое обособленное положение среди киевской нарочитой чади, вдова Хельги Красного приезжала не так часто – только по особым случаям.
– Мой сын жениться хочет, – заговорила Пестрянка, когда уже можно было перейти к делу.
– Вот как! – Эльга широко раскрыла глаза от удивления.
Она ничего об этом не знала. А казалось бы, княгиня, часто видя Торлейва, приметила бы у него такую склонность.
– И кого же хотите взять?
– Я по этому делу к тебе и пришла. – Пестрянка еще раз оглядела избу, хотя уже сделала это, едва ступив за порог. – Наша невеста… у тебя в доме.
