"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
по обычаю причитала баба Бегляна, ее дочери и внучки – служительницы Божьей горы.
До позднего вечера княжий двор пустовал – на жальнике продолжался погребальный пир и состязания. Почти весь город был там: Етон заранее велел наварить столько пива, чтобы каждому из плеснецкой чади хватило по чарке. Спускался вечер, и у Величаны постепенно легчало на душе. Еще немного, вот закроют с приближением темноты могилу дощатой кровлей, и она вздохнет свободно. Старый муж отправится в свой дальний путь без нее. А потом над могилой насыплют высокий холм, сообразно роду и положению Етона, и тем крепко запрут ворота между мирами живых и мертвых.
Для нее начнется новая жизнь. Молодость, зрелость, старость – все то, чего первоначально судьба ей не обещала. Может быть, у нее еще будут дети, внуки… От кого у нее могут родиться эти дети, Величана пока не предполагала. Но теперь уже ясно ощущала перед собой эту огромную жизнь, поднесенную ей в подарок. Обычную женскую жизнь, свободную от Етона плеснецкого и его жутких тайн…
– Пройдет года два, и ты будешь вспоминать все это как сон, – говорил ей Олег Предславич, и по спокойной уверенности его дружелюбного голоса она угадывала, что он делится собственным опытом. – А лет через пять-шесть тебе будет казаться, что все это случилось вовсе и не с тобой. Эти тревоги забудутся и утратят над тобой власть. Думай о том, чтобы для новой жизни вручить душу свою более доброму и надежному вожатому.
Он, наверное, имел в виду бога, Иисуса Христа. Но Величане при этом вспоминался Лют. Вот кому она с радостью вручила бы себя! Чем больше отходила ее душа от потрясения и смертного ужаса, тем сильнее ей хотелось видеть его, говорить с ним…
Если только Святослав не возьмет ее третьей женой… А ведь скорее всего так и будет. Она, вдова прежнего князя, закрепит его права на эту землю. Ах, с какой радостью она и эти права отдала бы несчастной Цветохе, вместе со своими платьями и уборами. Пусть бы унесла их в ту яму! Но вот это было никак невозможно.
Пир и гулянье над могилой продолжались до зари. Ели мясо бычков и баранов, выбранных еще самим Етоном, пили поставленное им пиво, пока в последнем бочонке не высохло дно. Сперва Чудислав взял свои резные гусли и на струнах позолоченной бронзы сыграл песнь о древнем князе Дулебе, сыне Перуновом, потом другие певцы воздавали честь прежним волынским и плеснецким князьям. Иные из этих песен принесены были еще с Дунай-реки. Баба Бегляна, управлявшая всем ходом погребального обряда, от трудов и пива так утомилась, что заснула, сидя на земле у края ямы, и внуки повели ее домой под локти, едва волочащую ноги.
На рассвете люди наконец разошлись, и утренний ветер один теперь гулял над крышкой могильной ямы, над разбросанной свежей землей, над истоптанной травой вокруг, где белели кости от пиршества.
Назавтра пир продолжался на княжьем дворе. На хозяйском месте сидел Святослав, ближе к нему – киевские бояре и гриди, напротив – плеснецкие лучшие мужи. Бужане пересказывали Святославу порядки и обычаи земли, по которым род Етонов ею управлял, Святослав в ответ рассказывал, что киевскому князю требуется от новых подданных. Иногда спорили, но пока сдержанно, из уважения к памяти покойного.
Прежняя челядь, за вычетом Цветохи, подавала на столы, и наблюдала за челядью прежняя княгиня. Для нее уже сшили «печальную сряду», и теперь Величана с опущенными глазами скользила меж столов, как ожившая белая березка. Глаза бужан следили за ней с любопытством и отчасти осуждением: всеобщее мнение было таково, что Святославу надлежало выполнить волю Етона и отпустить с ним молодую жену. Все настолько привыкли к мысли о ее неизбежной смерти, что теперь она казалась вернувшейся с того света. Ради своей чести Величана не показывала радости от того, что задержалась среди живых. Святослав тоже нередко на нее поглядывал, и, видя это, даже самые упрямые из плеснецких старейшин соглашались в душе: чего иного было и ждать? Молодое тянется к молодому, и мало кто на месте Святослава сумел бы расстаться с юной цветущей женой, заполучив права на нее.
С тревогой, волнением, любопытством все ждали третьего дня после погребения. До последнего мальчишки все в городе знали, что Етон повелел открыть свою могилу. Но зачем – этого не знал никто. Старики разводили руками – ни у руси, ни у волынян никто не знал такого обычая. Среди толков в гриднице Лют предлагал не открывать, а, напротив, поскорее насыпать сверху земли побольше – чтобы уж точно старый змей не выполз. Олег Предславич тоже был против – ни к чему тревожить покой умерших, пусть и язычников. Но Святослав решил в этом волю старика не нарушать.
– Пусть не думают, что я его боюсь, – сказал он. – Хочет, чтобы все его гниющий труп увидели, – пусть увидят. Не знаю, на что он надеялся, но не встать ему больше…
Игмор и его братья ухмылялись с мрачным самодовольством. Перед погребением они не просто проверяли, точно ли Етон мертв. Живой или мертвый – он уже не поднимет головы и не сделает ни шагу…
На вторую ночь на жальнике уже было пусто. Окажись здесь кто-нибудь в самый глухой час ночи, так лишился бы ума со страху, решив, что покойный князь не дождался третьего дня и решил выползти на вольный свет пораньше. Возле свежей могилы, среди обглоданных бараньих костей, при свете звезд мелькнула сгорбленная фигура. Потом выпрямилась и оказалась очень высокой – точно как Етон в молодости, каким его запомнили старики.
Послышался шорох, стук по дереву.
– С той стороны берись, – шепнул голос, кажется, женский.
Крышка над ямой стала приподниматься. Изнутри повеяло трупной вонью, и кто-то глухо закашлялся – уже другим голосом. Крышка сдвинулась, открылась черная щель.
– Полезай, – снова шепнул женский голос. – Он в середине. Девка лежит с того краю, челядин – вон в том конце, у ног, а дальше конь. С этой стороны только он сам. Вон, веревку держи.
Тот, к кому эта странная Карна [488] обращалась, стоял рядом с ней и дышал через ладонь, отвернувшись от ямы.
– Не мешкай! – настойчиво шепнула она. – Или забоялся?
– Нет, – сдавленно ответил молодой мужской голос.
– Вот и славно. А то я уж подумала, ты только к молодой девке на ржаные снопы с охотой лезешь.
– Да кто ж в могилу-то хочет лезть! Их там трое… Он уже не первый день… и конь еще…
– Дело твое. На княжий стол не мне садиться. Не желаешь – пошли восвояси. Не станем мертвых тревожить. Будем жить, как жили. Лес Честной – наш дом родной, не выдаст.
Собеседник ее еще раз глубоко вдохнул, отвернувшись, потом на ощупь взял у нее из рук веревку и, найдя край ямы, присел и спрыгнул вниз.
Какое-то время он шарил там и с чем-то возился. Что-то шуршало, скрипело, постукивало. Женщина, оставшаяся наверху, беспокойно озиралась. Она боялась, что их застанут здесь, хотя и понимала: кому тут быть, когда поминальный пир сутки как кончился? Но что, если новый князь тайком оставил у могилы сторожей и сейчас на них набросятся из тьмы, приняв за грабителей могил? Здесь же и удавят и в яму сбросят…
Не менее она боялась и тех, кто лежал внизу – лишь не показывала вида. То, что они задумали, отчасти отвечало желаниям Етона. Но едва ли он дал бы свое согласие, если бы Виданка поделилась с ним тем замыслом, что сверкнул, как зарница, в голове в то утро после Купалий. Имени Етона этот замысел обещал новую славную жизнь. А вот его телу и душе…
