"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Княгиня, хватит тебе в углу сидеть, пора за дело приниматься, – сказал Святослав, вглядываясь в ее лицо с опущенными глазами. – Холопы бродят как сонные мухи, хлеб вышел, масла нет, молоко киснет. Завтра погребение и страва поминальная, я хочу, чтобы ты за холопов взялась и все устроила как полагается.
Величана подняла глаза. Ей было тревожно и страшно, пробирала дрожь, но в одном она чувствовала облегчение. Впервые за все шестнадцать лет жизни она стояла перед тем, кто решал ее судьбу и был доступен для вопрошания. Впервые на своем веку она могла не только спросить о своем будущем, но и получить верный ответ.
– Что со мной будет? – сейчас у Величаны не было сил на более тонкие подходы и хитрые речи. – Желал мой муж, чтобы я с ним ушла…
Святослав помолчал. Окажись Етонова княгиня старой вороной супругу под стать – он и не подумал бы ее задерживать. Но такой красотки в посмертные спутницы Етон не заслужил. Если привезти ее в Киев, такая добыча прославит его и достойно увенчает славу поединка за землю плеснецкую. Прям песнь готовая!
– Ты не пойдешь с ним. Сам дорогу найдет, не заблудится. По ряду нашему мне принадлежит его земля, дом и все домочадцы. Пусть он берет с собой робу, а ты останешься. Теперь ты моя.
– Но, Святославе! – с тревогой окликнул со своего места Олег Предславич. – Ты же не думаешь и впрямь взять ее в жены?
Святослав взглянул на него через гридницу:
– А почему нет? Кто мне помешает? Жена побежденного – победителю, так ведется. Даже тот подлец, Маломир деревский, – в голосе его зазвучала не утихшая за годы ненависть, – подло и беззаконно отца моего убил, а сам думал, что на мою мать имеет право! Будто он с отцом на поединке бился и в честном бою одолел, жма! Но я-то свою добычу с честью взял, по уговору! Перун и Волос в видоках: все Етоново – теперь мое!
– Ты получил право решать ее судьбу, с этим я не стану спорить. Но эта женщина – княжеского рода. Она достойна быть княгиней. А у тебя уже есть высокородная жена… и даже не одна, – с усилием, из чувства справедливости добавил Олег Предславич, хотя ему это было до крайности неприятно. – Прияслава, дочь Сверкера смолянского. Горяна – моя дочь. От Прияны у тебя есть сын. Моя дочь со дня на день может… ты знаешь, чего мы все ждем.
Опасаясь сглаза, он не хотел вслух говорить о близких родинах своей дочери, но все в дружине знали, что после начала жатвы наступит ожидаемый срок. И это добавляло Олегу Предславичу беспокойства. Благополучно ли родит Горяна, мальчик будет или девочка, живое дитя или мертвое – они здесь узнают об этом седмицы через две самое раннее, когда Эльга пришлет гонца.
– Обожди с решением хотя бы до тех пор, пока мы узнаем, кого принест нам Горяна, – закончил Олег Предславич.
Он надеялся, что родится мальчик и тогда Святослав на радостях откажется от третьей жены. Видит Бог, существовование Прияны смолянской и так несло немалую угрозу чести, положению и счастью Горяны. Зачем ей еще одна соперница – столь же высокого рода, юная и красивая?
– И что с того? – вмешался Игмор, видя, что князь молчит и рассматривает Величану. – Она ж здесь княгиня! Кому жена, тому и стол! И коли Святослав теперь здесь князь, то и княгиня ему. Как водится! Третья, пятая, десятая! Десять земель на щит возьмем – будет десять жен!
Он имел в виду – у князя, хотя завоевание нового края и каждому из его ближних обещало молодых полонянок. Гриди согласно загомонили. Не слишком складно изложенное, это рассуждение по существу было верно. Победитель получает жену побежденного, а муж княгини занимает место покойного властителя на престоле. Сразу два древних закона не просто позволяли Святославу взять Величану в жены – предписывали, хочет он того или нет. Даже годись Етонова княгиня ему в матери или будь страшна собой, как медведица – ему и тогда ради утверждения своих прав за землю плеснецкую надлежало бы взять ее. А уж тем более, когда перед ним стояла сама Заря-Заряница, пусть ее румяный лик и заволокло облачком скорби.
– Княже, да пусть хотя бы старого мужа в землю положат! – негромко подсказал Болва. – Не пристало над мертвым телом жену заново выдавать…
Святослав медленно кивнул. Он не хотел прямо отвергнуть доводы Олега Предславича – своего тестя, чья дочь вот-вот принесет ему, как он надеялся, второго сына. Но на уме у него была Прияна. Несмотря на их раздор, он все еще хранил привязанность к первой супруге – первой женщине, затронувшей его сердце. Именно ее в глубине души он считал настоящей своей женой и верил, что раньше или позже, так или иначе, она вернется к нему и вновь водворится на престоле княгини в Киеве. А Горяна… ну, денется куда-нибудь.
Но если он сейчас возьмет в жены еще одну красавицу княжьего рода, гнев Прияны станет неодолимым. Твердостью нрава она не уступала Святославу, и он уважал ее за это.
– Принимайся за хозяйство, – повторил он, обращаясь к Величане. – А старика погребем… тогда и решим, как с тобой быть.
Величана поклонилась и пошла прочь из гридницы. Она едва чуяла под собой ноги, а голова была как в облаках. Но сквозь растерянность из самой глубины души, как тоненькая струйка чистого ключа из-под каменного завала, пробивалась радость. Даже ликование. Она будет жить!
Выйдя во двор, Величана прислонилась к стене. Голова горела, под опущенными веками жгло. На нее пялила глаза челядь и киевские отроки, но облегчение лишило ее последних сил.
Она не умрет в день погребения Етона. Не так чтобы ей понравился Святослав, но что этот человек крепко держит однажды данное слово, она не сомневалась. Она не пойдет в могилу, чья пасть грозила ей все последние годы. Чей мрак затенил ее юность.
Мир, сжатый до размеров тесной дощатой ямы, вдруг распахнулся ввысь и вширь, стал таким огромным, что не видать краев. И казалось, что впереди у нее теперь бессмертие…
Когда Етонова княгиня вышла, Святослав зорко оглядел гридницу – нет ли чужих? – и кивнул отроку у двери:
– Дыман, притвори…
Он сделал знак, и названые братья сдвинулись к престолу тесным кольцом. Остальные подтянулись за ними, сели на пол.
– Я про старого хрена. Мертвый-то он мертвый, – Святослав глянул на Болву, который ходил проверять, – уж скоро смердеть начнет. Да только… если кто способен из могилы выходить, ему смрад не помеха.
– Думаешь? – охнул Грим, младший брат Игмора.
На северной родине их отцов и дедов всякий знал жуткие россказни о беспокойных мертвецах.
– Ну а то зачем он приказал могилу отворить на третий день? Не иначе, вставать норовит.
– Так давай не дадим отворить! – воскликнул Игмор. – Вели людей собрать и прямо сразу, как положат, земли на крышку навалить. Пусть-ка роет изнутри, йотунов крот!
– Земля не помогает. – Хавлот мотнул головой. – Тут колдуна надо.
– А этот хрен, сказывают, сам был в своей земле первый колдун.
– Видали ту бабу, что с ним последней говорила? – Болва вспомнил Виданку. – Я спрашивал у здешних: она, говорят, лесная женка, волчья мать, волхва. В этих краях самая сильная. Надо сказать местным, чтоб ее позвали, как станут могилу отворять. Если он и правда… может, она знает, как его успокоить.
– А ты еще жены хочешь его лишить, – напомнил Красен. – Он за женой-то и придет.
И все содрогнулись, мигом вообразив, как темной ночью в эту самую дверь начнет колотиться огромный раздутый мертвец и требовать свою жену…
– Я знаю хорошее колдовство! – бросил Лют, разозленный этой мыслью. – Голову ему отрубить и к ляжкам приложить.
– И кости переломать, – поддержал Сфенкел. – Тогда не побегает.
Святослав сосредоточенно думал. Соратники говорили дело. Но отрубить голову князеву трупу… на глазах у всей плеснецкой чади… В городе было довольно тихо – никто не оспаривал права Святослава на власть, подтвержденные уговором с Етоном. Но все же надо было честь знать. Пять десятков киян находились в сердце чужой земли, за пять переходов до своей, а между ними и киевским войском стояло плеснецкое войско под началом Семирада и текла Горина. Не стоило оскорблять местных издевательством над трупом и к тому же показывать свой страх. Хорошо выйдет сказание: будут говорить, дескать, Святослав Етона и мертвого боялся до мокрых портков!
