"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Была ж тебе охота! – с изумлением и насмешкой восклицал поначалу Святослав. – Отроков кормить – это дело, но от этих-то вонючек ты службы не дождешься! Только вшей нанесут!
– Господь Иисус так повелел: если делаешь пир, то зови бедных, увечных, странников, они воздать платой или службой не могут, но за них воздаст сам Христос блаженством в Царствии Небесном, – отвечала она. – Ты бы сам послушал, как Ригор про это говорит.
Князь отца Ригора слушать не желал, но Малуша слушала часто, и не только в церкви. Княгиня порой звала его к себе в гридницу или в жилую избу, и он рассказывал о вере Христовой ей и ее приближенным женщинам, пока те шили или пряли. Малуша слушала, среди других служанок, занятая обычно вязанием чулка, и порой даже забывала о работе, но княгиня не бранила ее за это. Поучение о милостыне с первого раза понравилось Малуше больше всякого другого: так красиво это было.
– Милостыня любезна Богу и близ Него находится, легко всякому испрашивает милость Господню, – говорил отец Ригор. – Такова ее сила, что спасает она даже павших и согрешивших. Узы она разрешает, мрак разгоняет, огонь угашает. Беспрепятственно отверзаются для нее врата небесные. Как если царица входит в дом свой, никто из стражей у дверей не смеет спрашивать, кто она, но всякий немедля ее с почтением принимает, – так бывает и с милостыней. Поистине она есть царица, делающая людей подобными Богу…
Слушая это, Малуша так живо видела царицу, в блеске цветного платья и дорогих уборов входящую в дом, – разумеется, царица эта была точь-в-точь как Эльга. Украдкой посматривая на госпожу, Малуша видела, что княгиня слегка улыбается, словно этой ей воздавали хвалу.
– Милостыня легка и быстролетна, имеет крылья золотые и полет, услаждающий ангелов. Подающий милостыню станет как голубица, чьи крылья серебром покрыты, а перья чистым золотом. Летает она, как голубь, золотой и живой, с кротким оком и взглядом нежным. Ничего нет прекраснее этого ока…
От красоты этих речей теснило в груди и на глаза просились слезы. Малуша так и видела перед собой эту голубицу – с серебряными крыльями и золотыми перьями, с нежным взглядом кротких очей. Пальцы с костяной иглой замирали и вместо шерстяной пряжи ощущали мягкость теплого птичьего тельца. В эти мгновения все существо ее прониклось знанием, как прекрасна милость Божия.
– Она есть дева с золотыми крыльями, разукрашенная и имеющая лицо белое и кроткое; предстоит она престолу царскому. Когда подвергаемся мы суду, она прилетает внезапно, является и осеняет своими крыльями, от кары избавляя. Богу она угодна более жертвы…
А при словах о деве с золотыми крыльями Малуше невольно представлялась она сама – стоящая перед «царским престолом», в котором она видела сразу и беломраморный стол Эльги, и золотой престол Божий. Конечно, стоять перед Божьм престолом важнее, но то, что в мире земном она всякий день стоит перед престолом княгини киевской, тоже очень хорошо.
Всякий раз челядь несла за госпожой большие короба и по выходе из церкви раздавала беднякам хлебы: в первую очередь тем, кто был на службе. Малуша тоже раздавала. В Киеве уже развелось немало бродяг – на них дикими глазами смотрели приезжие из родовых весей, где даже сироты и вдовы не оставались одиноки. Кто их разберет, откуда они брались – будто мусор, сметаемый метлой судьбы со всех углов державы. Беглые холопы, сироты из сгинувших родов, из разоренных войнами краев пробирались в стольный город, надеясь найти здесь кусок хлеба. Перебивались разными работами, а по неделям тянулись к церкви. Охотно слушали доброго отца Ригора и так же охотно соглашались окреститься. Утратившим род и оставшимся без помощи чуров нечего было ждать добра от старых богов, и сироты охотно меняли их на Христа, что обещал любить и заботиться о каждом. Помощь впрямь приходила – из рук княгини.
Поначалу Малуша боялась бродяг. С малолетства она росла на Свенельдовом дворе, где жила ее мать со своим вторым мужем. Минувшей осенью, когда мать и отчим уехали, девочка переселилась к княгине на Святую гору. Здесь за ней смотрела ключница Беляница и другие челядинки; Беляница ее обучала ведению хозяйства, а Скрябка порой звала поиграть с маленькой княжной Браней. Малуша и Браня состояли в родстве, даже по двум ветвям: через род Олега Вещего и через Ульва из Хольмгарда. Даже в восемь лет умненькая Браня уже могла перечислить всех дедов и бабок и рассказывала Малуше, пересчитывая по пальцам:
– Твоя бабка по матери была Мальфрид, сестра моего отца. Значит, ты мне двоюродная племянница, хоть я и младше, а я тебе тетка. Как моя матушка – тетка твоей матери. А еще мы родня через пращура Асмунда: у него были сыновья Олег Вещий, твой прапрадед, и мой дед Вальгард.
– Я из правнуков Олеговых, а ты нет! – осаживала чересчур бойкую малявку Малуша. – Мой род лучше!
– Зато я на два колена старше! – смеялась довольная Браня. – Потому я княжна!
Малуше не было ясно, почему она не княжна, хотя родом ничуть не хуже. Но об этом ни мать, ни Эльга, ни Ута, самая добрая женщина, какую Малуша знала, ничего ей не говорили.
На девичьих праздниках минувшей весны Малуша надела плахту. Но каждый день она носила варяжское платье – так велела княгиня. Порой ключница брала ее с собой на торг, и кияне с любопытством таращились на девочку – внучку прежнего князя Олега Предславича. Это не нравилось Малуше, но она гордо поднимала голову и старалась шагать с таким же достоинством, как Эльга и боярыни. Иные из приближенных женщин Эльги тоже были княжьего рода – Живляна и Дивуша, к примеру. Они сами рассказывали: их отец давным-давно княжил на Ловати, но пал в сражении с молодым еще Ингваром, а их привезли в Киев, здесь вырастили и выдали замуж.
– И тебе княгиня мужа найдет доброго, как время придет, – добавила Живляна. – Гляди, может, из сыновей боярских кто по душе придется?
Приглядеть кого-нибудь было нетрудно: среди полсотни княгининых отроков на Святой горе и трех сотен в Вышгороде хватало приятных собой. Но одно Малуше натвердили прочно: судьба ее и брата Добрыни – в руках княгини. Как княгиня пожелает, так и будет. И это была единственная опора Малуши в ее мыслях о собственном будущем.
У всех есть род и старшие, кто все решает. У нее же не было никого. А жить без рода – все равно что брести через лес в темноте. Ни дороги не видать, ни себя самого. Но другой жизни Малуша не помнила, а привычное с детства кажется правильным, как бы ни было оно странно. Среди обитателей княжьего двора у многих не было рода: челядинок, отроков, даже бояр. Каждый отвечал за себя лишь перед княгиней. Что говорить – сама Эльга более двадцати лет назад явилась в Киев одна-одинешенька, бежав от собственной родни, а теперь владела всем. Браня часто просила мать рассказать ей ту страшную повесть о далекой юности, и Малуша не раз слушала вместе с княжной. Эльга была привезена Мистиной в Киев без родни и даже приданого – едва не в одной сорочке. А теперь ей повинуется и принадлежит все, и сам цесарь греческий просил ее себе в жены… Это было как в сказке. И эта сказка всякий день ходила мимо Малуши, улыбалась ей, порой заговаривала. Княгиня была ласкова к девочке, но о будущей судьбе ее умалчивала. И Малуша жила, вполне всем довольная, не думая о прошлом и не пытаясь угадать будущее. У нее было две опоры: княгиня и Христос. Ее учили полагаться на них, и она хотела, чтобы они были ею довольны.
Ради княгини и Христа она с усердием служила нищим: раздавала еду, шила и дарила рубахи. Ей говорили в благодарность «Спаси тебя Христос!», и она собирала эти пожелания, как яркие бусинки для ожерелья души. Но вскрикнула и чуть не выронила хлеб, когда очередной нищий вдруг поднял голову и глянул на нее единственным глазом – таким страшным ей показался рубец через все лицо. Внутри плеснуло холодом, голова закружилась. А он к тому же еще так впился в нее взглядом, будто хотел пронзить насквозь.
– Спаси тебя Христос, дева! – прохрипел одноглазый и ловко подхватил хлеб, едва Малушей не выроненный. – Спаси Христос!
