"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
В честь владыки всей земли Русской от Днепра до Волхова Станибор устроил пир. Среднего роста, как его отец, одетый в довольно простой синий кафтан с бронзовыми пуговками, Святослав ничем не выделялся бы среди бояр земли Смолянской или собственных сотских. Если бы не лицо, не взгляд… Острый взгляд голубых глаз, видавших моря и далекие земли, казалось, пронзал насквозь. Эти глаза подчиняли и сразу давали понять: перед тобой князь и воин, потомок воинов, что мечами своими снова и снова дотягивались до небокрая, отодвигая его все дальше.
Лишь потом, если было время приглядеться, удавалось обнаружить, что эти глаза сияют на лице молодца лишь чуть старше двадцати лет, светловолосого, с довольно приятными чертами – лицом Святослав уродился в свою красивую мать. Но, как говорил когда-то Пламень-Хакон, «у него столь решительный вид, что о красоте его не думается».
Глядя на мужа, сидящего рядом, Прияна и восхищалась, и гордилась им, но ее не отпускало тревожащее чувство разлада. Будто слабая боль где-то внутри, которую сейчас еще можно не замечать, но страшно, что она усилится. Святослав изменился за те месяцы, что они не виделись. К его отваге прибавилось ощущение воли, твердой, как камень. Холодной, как снег, прочной, как лучшая рейнская сталь. Зная свое право, Святослав не намерен был отступать – ни перед вражеской силой, ни перед родственной привязанностью.
– Слышали мы, ты в Хольмгард отсюда собираешься? – начал Станибор, когда по кругу пошла уже третья братина и можно было приступать к разговорам о делах. – Родных проведать, или там непорядок какой?
Никогда раньше киевское полюдье не ходило севернее верховьев Днепра: еще госпожой Сванхейд был заведен порядок, по которому дань с северных владений собирали и отправляли весной в Киев сами тамошние владыки.
– Родичей проведать и приглядеть, чтобы не было непорядка. Ждите, скоро приедет в Смолянск новый воевода – мой стрый Турод. А с Вестимом вам прощаться – он в Хольмгард отправляется. Засиделись они на своих кочках, – пояснил Святослав под удивленный гул. – Не камни ведь, чтобы, на боку лежа, мхом обрастать.
– Но зачем тебе это нужно? – в изумлении спросила Прияна. – Тут с Вестимом все ладят, а Соколина и вовсе восемь лет здесь живет…
Ее неприятно задела эта новость. Вестима она совсем не знала, но с ним уедет и его жена Соколина, к которой Прияна привыкла с детства, и три ее рыжих мальчика, так похожих на Хакона… Впрочем… а сама-то она где будет жить? Уже зная, что Святослав намерен забрать ее с собой, Прияна еще не была уверена насчет своей участи.
– Много воли родичи берут, – с досадой повторил Святослав то, что она от него уже слышала. – Едва успели меня с глаз потерять – и зимы не прошло! – как у них для руси уже новый князь готовый!
– Но они хотели подождать год… – начала Прияна.
– Вот и ждали бы год! А не объявляли на весь белый свет, что Улебка-де тоже моего отца сын, и не ладили его на Олеговне женить! Больше такого в моей земле не будет. Бесы знают, чего там Турод в Хольмгарде придумал. Может, как узнал, что я-де сгинул, хотел больше в Киев дани не платить! А в Хольмгарде у него и сладилось бы дело – у него там деды правили, никому дани не давали. Пусть тут сидит. Для смолян Турод – никто и звать никак. Здесь не забалует. Заодно и за Станилой приглядит, – добавил Святослав, понизив голос и наклоняясь к уху Прияны, а сам кинул взгляд на сидевшего напротив Станибора. – Будет у моего стремени ходить как шелковый.
О его походе на Корсуньскую страну почти не говорили – видно было, что вспоминать об этом Святослав не хочет. Толковали, стоит ли ждать на следующее лето послов от греков и о чем рядиться с ними. От Константинова посольства Святослав тоже добра не чаял.
– Бабы в Царьград съездили, тряпья привезли и нового бога себе привезли, бабьего! – усмехался он. – За всеми следит, всякую вину видит, но всех прощает и сулит по смерти в сады благоуханные пустить – только молись, да нищих корми, да бедных одевай. Ты, жена, давай, пожитки собирай поскорее! – Святослав приобнял Прияну. – У меня Киев без княгини скучает. Богов угощать некому – мать у меня крестилась, Горяна… тоже с ней заодно. Две княгини в городе, а как до дела – так чашу держать некому.
Это был первый раз, как он упомянул при ней о Горяне, и Прияна вспыхнула.
– Вот, княже, мужи смолянские узнать хотят! – начал Краян, отец Равдана. – Слышали мы, ты в Киеве другую жену взял? Какую твой брат за себя хотел брать.
– Да, – ответил Святослав, но в глазах его снова возникло холодное выражение недовольства.
– А как же… Свирьковна наша? – Краян глянул на Прияну. – Мы с твоим отцом десять лет назад рядились, чтобы она княгиней в Киеве была. На том наш ряд утвержден, на том мы клялись Перуновым дубом, а Ингорь – мечом своим.
– Она была княгиней в Киеве, – глядя на Краяна, Святослав положил руку на плечо Прияны, – и будет княгиней, как домой воротится. Я от ряда не отступаю. Хочу, чтобы и вы не отступали. Иначе Перун сразит – он-то все видит, и клятвы наши у него не ржавеют. И я помогу…
Привычным движением он опустил ладонь на золоченую рукоять меча. Однако по рядам смолянских бояр и прочих гостей пробежал гул удовлетворения. Прибыслава закивала Прияне, глазами договаривая: вот видишь, я же тебе говорила! Прияна тоже вздохнула с облегчением, хоть и старалась сохранять спокойный вид. Честь ее ограждена: Святослав при своей дружине и при смолянских боярах подтвердил ее нерушимые права как княгини.
А о своих правах как жены она не собиралась говорить при всех…
Ночевать Святослав пришел к ней в избу. Как бы ни пролегли ее дальнейшие пути, это была единственная ночь, которую она сможет провести с мужем на месяцы вперед, и Прияна отослала Ярика со служанками в избу челяди. За этот день она вернулась к самой себе: лицо Святослава, его оружие, пояс со множеством позолоченных бляшек в виде морды барса, хорошо знакомые лица его гридей, киевский выговор, знакомые речи – все это возвратило ей тот стольный город, из которого она сбежала, пусть до киевских гор и оставался отсюда месяц пути. Она стала собой прежней и теперь хорошо знала, чего хочет и на что имеет право.
Когда он вошел, Прияна, сидя на лавке, расчесывала волосы, чтобы переплести на ночь. Сбросив кожух, Святослав тяжело сел рядом и обнял ее. Потянулся поцеловать, но она отвернула лицо. Ожидая его, она думала все о том же, что не давало покоя. Как ей отвечать на его поцелуи, пока она не убедилась, что любима им безраздельно?
– Что ты будешь делать с Горяной? – Прияна повернулась к нему и взяла за руку.
– С Горяной? – Об оставшейся в Киеве женщине Святослав явно сейчас не хотел думать. – А что с ней делать? Живет себе и живет.
– Но где она будет жить, когда я вернусь?
– Да что тебе за нужда? – Святослав высвободил руку. – Больше нам поговорить не о чем, что ли?
– Как это – какая моя нужда? Мой муж взял другую жену, Олегову правнучку, а мне нужды нет?
Прияна дрожала от волнения, но отступать было некуда. Не выяснив дела, она будет этой ночью чувствовать себя рабыней-наложницей, которой пользуются, как вещью, не спрашивая, что там у нее на сердце.
– Ты сам сейчас сказал людям, что княгиня в Киеве – по-прежнему я. Иначе ты бы нарушил слово, твоим отцом данное! Но раз уж ты взял еще жену… не знаю, правда, зачем…
– Да как зачем! – Святослав вскочил, отошел от лавки на пару шагов и ударил себя по бедрам. – Потому что иначе ее бы Улебка взял! Ты ж сама была при том, как им свадьбу ладили!
– Ты мог просто запретить ему жениться! – Прияна понимала, что и этот запрет был бы грубым насилием над ближайшей родней, но это казалось ей меньшим злом. – Зачем было брать ее за себя? Кто тебя принуждал?
– Мать твердила: пусть Улеб женится, тогда две ветви рода Олегова вновь в одну сойдутся, и никакой клюй пернатый Горяну не получит и Вещему в родню набиваться не станет! Чтоб рыжий ее взял – да я лучше придушу своими руками их обоих, а того не допущу! Я – князь русский. И все наследство Олегово – мое. Пока я жив – по-другому не будет!
