"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Сейчас он уже не беспокоился о том, что сам Савва – не из «ангелов». Этериарх принял дар, улыбаясь в седые усы, они обнялись под радостные крики дружины. Эльга тоже улыбалась, облегченно вздохнув. Чуть ли не весь год она боялась, что эти двое в конце концов подерутся, будто Георгий и змей за царскую дочь.
Если бы не необходимость поспать перед дорогой через Босфор – по проливу до Греческого моря предстояло идти целый день, – они гудели бы всю ночь. Но вот настало утро. Дружина выступила из палатиона Маманта и по мощеной дороге двинулась к гавани на Суде. Опять махали им смуглые земледельцы и жители предградья, а позади и впереди шествовали вестиариты в золоченых шлемах. В толпе служанок прибавилось пять младенцев и восемь греческих жен, приобретенных отроками за этот год.
Когда лодья уже ждала и женщины толпились у сходней, Савва Торгер подошел к Эльге и снял шлем.
– Позволь мне проститься с тобой, как другу, – сказал он, почтительно кланяясь. – Этот год я запомню наравне с теми, когда Бог посылал мне наилучшие наши победы. Я живу на свете шестой десяток, едва ли мне осталось очень долго, и поэтому смело могу обещать, что запомню тебя до конца моих дней! – Он улыбнулся, и, как всегда, Эльга не поняла, шутит он или нет. – Ум твой по силе и ясности подобен уму мудрейших мужчин, но заключен в тело прекрасной женщины и одарен добрым сердцем. Беседы с тобой доставляли мне величайшую отраду, как в иной раз минуты молитвы. Я даже думаю: уж не знак ли это? Может быть, ты окажешься прославлена Господом так, как мы сейчас и предвидеть не можем? Но как бы то ни было, я счастлив знать, что ты на пути к спасению. Едва ли нам с тобой приведется увидеться вновь в земной жизни. Но разве это важно? Может, мы не увидимся и в жизни будущей, но я буду знать: исполняя заповеди, мы оба войдем в Царствие Небесное. Ты будешь спасена Господом, и это радует меня не менее, чем если бы…
Мистина стоял у него за спиной, и Савва его не видел. Но, вероятно, чувствовал тяжелый взгляд старшего посла.
Эльга тогда подала ему руку, и он сжал ее обеими руками, а его светлые глаза на загорелом морщинистом лице сияли, как диаманты.
Нет. Никакому мужчине не суждено больше разделить ее судьбу. Но мысль, что этот человек где-то там за Греческим морем молится о ней, приносила Эльге облегчение. На молитвы Саввы она полагалась куда больше, чем на собственные.
Во время жертвенного пира Эльга сидела на своем беломраморном престоле, по бокам ее разместились Асмунд, Мистина, Улеб, Прияна с княжичем на руках. Горяна, Предслава, Ута, ее дочь и другие крестившиеся не пришли: Эльга велела им оставаться дома. Уж если ей приходится брать на себя вину перед Христом, то иных она за собой тащить не желала, хотя Ута и порывалась прийти помочь. Как и двадцать лет назад, у нее не было иной госпожи, кроме сестры-княгини, и иной заповеди, кроме служения ей. А Эльгу мучила совесть – она изменила Богу и не знала, примет ли Он ее оправдания.
Однако ее личная жертва, похоже, оказалась не напрасной. Настрой в гриднице висел тревожный, но не безнадежный. Много вспоминали первый поход Ингвара на греков, когда сам князь после разгрома едва вернулся в Киев живым. Однако вернулся же. И сын его вернется, ибо унаследовал удачу отца и предков матери.
На следующий день, едва Асмунд проснулся – впервые за несколько месяцев в чистой сорочке, в собственной постели, возле собственной жены, – как ему доложили: свояк явился. Мистина вошел, приветливо кивнул хозяйке, своей падчерице Дивуше. Сел напротив Асмунда, положил руки на стол и глянул на него исподлобья:
– Говори.
Уже сутки его мучила тревога: а что, если Улеб все же допустил какую-то промашку, о которой не посмел ему сказать? На людях сохраняя уверенный вид, Мистина не знал покоя и почти не спал ночь. Улеб не приходился Мистине родным сыном, но воевода вырастил его и был намерен отвечать за него, как за своего.
Святослав сидел посреди береговой площадки и глядел в море. Позади него восемь гридей рыли могилу: четверо разрыхляли песок секирами, остальные выгребали обломками щитов.
На место стоянки они вернулись незадолго до вечера – и нашли там только следы недавнего сражения. В стороне валялись на камнях раздетые тела отроков из тех, что оставались с Улебом – девять человек. Разбитые щиты с вырванными умбонами, какие-то тряпки… пятна крови на песке и камнях… два отрубленных заскорузлых пальца… Ни лодий, ни единой возможности понять, чем все кончилось.
Ни про какую краду и речи быть не могло, но не бросать же тела братьев на съедение лисам! Не обнаружив среди мертвых Улеба, Святослав облегченно вздохнул про себя: троюродный брат был ему ближе всех, хотя и за каждого из остальных он стал бы мстить, как за родного.
Но кому?
Люди населяли эти края уже не первую тысячу лет. Когда-то здесь стояли цветущие греческие города, полные золота, беломраморных статуй, храмов и дворцов, а в окрестностях их в изобилии выращивался хлеб и виноград. С греками здесь смешивались местные племена с давно забытыми именами, а еще разные скифы, тавры, готы, гунны, сарматы, гузы, аланы, булгары, зихи… Из-под власти греческих василевсов эта земля за последние века перешла в руки хазарских каганов, здесь поселились и собственно хазары, хотя те, кто сейчас выращивал здесь хлеб и ловил рыбу, хазарами могли называться лишь для простоты. Правил этим краем тудун, сидевший в Карше, а местное население, помимо земледелия и рыболовства, промышляло прибрежным разбоем и беззаконной торговлей в обход кагановых сборщиков мыта.
Все понимали: на стоянку русов напал какой-то местный отряд, пытавшийся захватить пленных для продажи. В какой мере хазарам это удалось, оставалось неясным. Следы показывали, что лодьи все ушли в море. Но кто в них сидел – свои, чужие? Если девять тел погибших гридей остались на месте, значит, полем боя завладели враги – они унесли своих мертвых, а чужих бросили.
Святославу повезло, что с ними оказался Вемунд. Самый старший из восьми спутников молодого князя – ему, видимо, перевалило на четвертый десяток, хотя точных своих лет Вемунд не знал, – он в юности участвовал в походах Хельги Красного на Хазарское море и видел эти места. Только благодаря ему малая Святославова дружина, оставшись в одиночестве на чужом враждебном берегу, имела представление, где находится и как отсюда выбираться.
– Вот здесь мы, – Вемунд воткнул нож в землю. – Вот здесь Карша, тудун и его войско. – Он положил слева камень. – Вот так идет пролив – то есть Бычий брод. – Он положил ветку. – Вот здесь, за полуостровом, море Самакуш [456]. Если добраться до Самакуша и пойти вдоль берега на запад и север, то выйдем в степи. А через них – к днепровским порогам. Там уже не пропадем, если на печенегов не наткнемся.
Князь и семь его гридей молча слушали, сидя в кружок на земле. Иггимар и брат его Грим, Белча и брат его Хавлот были сыновьями старых, еще Ингваровых гридей, причем оба отца погибли с Ингваром в один час. Красен и Вемунд состояли с этими семьями в свойстве, будучи женаты на сестрах Икмоши и Белчи. Градимир и Девята – самый младший из всех, семнадцатилетний, – происходили из старых киевских родов, давно примкнувших к руси. Все они очутились в той ватаге, которую повел на разведку сам Святослав.
Сидеть здесь и дальше не имело смысла – только дожидаться нового отряда, возможно, даже тудуновой стражи, против которой девять русов не выстояли бы. Предстояло искать пути домой: оставшись за морем без лодьи и вообще почти с пустыми руками. Если сюда, почти на другой конец света, их занесло мощной волной, то обратно придется ползти малой каплей…
– Пойдем на север, вдоль Бычьего брода, – предложил Вемунд. – Дальше вдоль берега Самакуша и потом степью.
– Мы так до зимы идти будем, – заметил Белча.
– Пешком – само собой, – поднял глаза Вемунд. – Надо скутар какой найти. Вроде наших тех.
