"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– А все-таки хорошо было бы бояр хлоподием угостить! – размечталась Володея.
На такое легкое обращение киевлян Эльга не надеялась, но послала за Утой, дабы обсудить грядущий стол. Долго совещались со своими стольниками, разложив мешочки с привезенными приправами.
– Корица и гвоздика – это к рыбе. Тимьян, мята, анис – сделай отвар и добавь в чистую воду колодезную, так подавай.
– А пиво? – изумлялся Близина.
– Пиво потом.
– Как же за столом и без пива? У меня все сварено, поставлено…
– Разведи воду с медом, выжми сок из яблок, малины и другой ягоды, разбавь и подавай. Это называется «мурса», греки за едой пьют. Она освежает, зато драк у них не бывает в приличных застольях.
– А что – драка? – Близина разводил руками. – Кто сильно разбуянится, так отроки есть – уймут…
– Горчица – это для мяса. Размешай ее с медом, помажь мясо, как будешь запекать. Это перец – сверху посыпать чуть-чуть, как будешь солить. Хрен, чеснок – сам знаешь. Вот это дафни [444]. Будешь варить похлебку рыбную, сделай так: возьмешь леща да окуня, сваришь с этим листом, перцем и луком. Потом положишь морковь и репу, муку на масле обжаришь, а после всего вольешь сливок и укропу – вот этой травкой посыпать…
За всей готовкой наблюдала Ута, и вышло почти так, как в палатионе Маманта. Но подавали, выстлав блюда зеленью и обложив поросят и ягнят цветами, собранными у Днепра. Соленые оливки и маслины Эльга велела разложить в мисочки и выставить понемногу: знала, что сразу никому они не понравятся, но пусть пробуют и дивятся.
Перед началом пира Эльга едва не разругалась с княгинями. И все, как водится между женами, будь они высокого рода или низкого, из-за нарядов.
– Когда к себе домой приедете, тогда свои лоросы наденете! – говорила она им. – Где это видано, чтобы за одним столом пять княгинь в ряд сидели! Лорос может носить только одна госпожа! В том вся суть.
– Но нам подарили всем! – восклицала Прибыслава. – Мы тоже княгини!
– Вот там, где вы княгини, там и будете красоваться! А здесь княгиня – я одна. Игемон!
Это была правда, поэтому родственницы надулись, но покорились.
Логофет дрома не зря выспрашивал, а его помощники не зря записывали положение приближенных Эльги. Те из них, кто носил княжеское звание в той или иной земле – сама Эльга, Олег Предславич, Ярослава, Прибыслава, Володея – получили особые подарки. Еще при первой встрече с василевсами их поразили лорос и внушительная золотая мантия – из пурпурного шелка, почти сплошь расшитая золотом и усаженная драгоценными камнями; благодаря им на первый взгляд казалось, будто василевс «одет в золото».
И какой же восторг охватил русских княгинь, когда в завершение второго в их жизни обеда у Елены августы им поднесли почти такие же лоросы – четырем женщинам и одному мужчине из числа крещеных «архонтов Росии». Они были сделаны из красного шелка, обильно украшены золотым шитьем, где в гнездышках узоров блестели кусочки цветного стекла: голубые, зеленые, смарагдовые, белые, красные, золотисто-желтые, выточенные в виде кружка, квадрата, листика. На каждом лоросе их сидело около сотни, и все вместе сливалось в золотую реку самоцветных искр.
– Ты не просила царских венцов и одежд для себя и своих людей, но добрый отец не отпустит дочь из дома без хорошего приданого! – сказала Елена августа, и Эльга поняла: той передали ее слова, когда-то сказанные патриарху. – Примите эти лоросы в знак нашей дружбы и вашего звания христанских архонтов, чтобы надевать их на службу великого праздника Пасхи. Это лишь знак того золота божьей благодати, в какую одеты все истинно верующие. Мои дочери сами шили эти лоросы для вас.
Елена милостиво улыбалась, глядя на онемевших от восторга княгинь. Эльга принудила себя улыбнуться, но на самом деле у нее оборвалось сердце. Даже в животе похолодело. Подумалось: вот он, ответ греческих царей на все ее притязания! «Царские одежды», расшитые кусочками цветного стекла! Те самые, о которых просят все варвары, но о которых она не просила, потому что хотела большего!
Может быть, эти лоросы – знак признания греками их, русов, прав и положения? Но от знаков мало толку, если за ними не следуют дела.
– О, Патор имон! [445] – Прибыслава от восхищения даже вскочила, всплеснула руками, сделала движение, будто хотела прижать подарок к груди, но не посмела прикоснуться. – Это мне? Теперь я… Пусть мне наши тоже «прости-носис» делают!
В глазах ее уже отражалось будущее величие: вот она сидит на престоле в гриднице княжьего двора в Свинческе, в золотом царском лоросе, во всем подобная царьградской василиссе, а мужи смолянские лежат перед ней ниц, онемевшие от такой роскоши… Жаль, венца нет, как у августы.
Но с этим торжеством княгиням смолян, древлян и черниговцев предстояло потерпеть: в Киеве «архонтисса-игемон» могла быть только одна.
И вот начался пир. Нарочитые киевские мужи и жены по парам заходили в гридницу княгини Эльги, ведомые отроком, и застывали сразу за порогом. Они не узнавали этого места, где бывали много раз. Бревенчатые стены скрылись под пестрыми восточными коврами, шелковыми одеждами, паволоками, от которых все сияло.
Первыми пришли молодые – Святослав с Прияной. Младшая княгиня выглядела усталой, снова с припухшими веками, и под шелковым подолом подаренной далматики виднелись все те же старые, расшлепанные поршни – в них было легче отекающим к вечеру ногам. Князь держал жену за руку, будто боялся, как бы с ней чего не случилось. Войдя, она застыла посреди покоя, вынуждая и его остановиться. Взгляд ее расширенных глаз скользил по сторонам.
– Тот подземный покой был огромен и роскошно убран, на стенах висели драгоценные одежды, а золотые чаши сияли так, что не требовалось огня… – бормотала Прияна. – Каждый день по триста мужей и триста жен садились за столы в доме, и им закалывали по тридцать телят и тридцать ягнят…
– Что – похоже? – усмехнулся Святослав. – Ты видела у Кощея все такое же? Только здесь у нас не Кощей хозяин, а вон кто!
В дальнем конце длинной клети стоял невиданный престол из белого резного мармароса, а на нем, на шитой золотом шелковой подушке, восседала княгиня. Поверх ее белых одеяний вдовы сиял широкий лорос, потоком золота и самоцветов обвивавший плечи и стан.
– Мать Макошь! – охнула потрясенная Честонегова боярыня. – Будто Солнцева Дева на белом облаке!
Увидев ее, Эльга закрыла рот рукой, пряча улыбку. Дородная боярыня оделась в шитое золотыми крестами облачение греческого священника. Далматика выглядела далеко не новой: шелк засалился, шитье потерлось. Видимо, главы рода Избыгневичей заседали в ней на пирах с самых Олеговых времен. А ведь всего год назад и сама Эльга могла бы спокойно натянуть что-нибудь из добычи викингов, грабивших церкви на Босфоре. Но уж теперь они с княгинями одеты, как положено у первых жен Мега Палатиона.
Играли рожки. Эльга подумывала спрятать рожечников за занавеси меж опорных столбов, как в Магнавре или Юстиниановом триклинии, но за столбами стояли столы. Можно будет так делать, если принимать гостей без угощения. Тут не Мега Палатион, где семь дворцов и пятьсот сорок дверей. Здесь все в одной клети: и обеды, и разговоры, а ночью отроки еще и спят тут. Что делать, если весь ее двор едва ли не меньше одной Магнавры…
Огонь в очагах не горел, зато дымились бронзовые курильницы, источая благовонный дух. Сладкие запахи, будоражащие и умиротворяющие одновременно, будто отделяли душу от тела и указывали ей путь куда-то далеко от всего привычного; лишь войдя сюда, каждый уже ощущал себя в Золотом царстве. Каждую пару гостей отроки подводили к княгине, чтобы обменяться приветствием; Эльга ласково спрашивала о здоровье и благополучии, потом приглашала разделить с ней трапезу, и Близина рассаживал гостей по местам. Эльга в шутку даровала ему должность трапезита, и он, заучив греческое слово, очень этим возгордился.
