"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Навь! Она видела Навь еще раз. Когда стояла на невысокой, едва притоптанной поверхности Ингваровой могилы с рогом в руках, смотрела в черное небо и чувствовала, как горячая кровь убитых впитывается в землю. Тогда Морена улыбалась ей из глубин, довольная жертвой. Но ей пришлось пойти еще дальше. И она не испугалась, потому что знала: отступать некуда, надеяться не на кого. Она дошла до пределов силы, доступной человеку. И остановилась. Дальше пути нет.
Но время идет. Земная жизнь не вечна. Рано или поздно и эта, зримая тропа под ногами закончится. И что дальше? Вырей, Закрадье, тот мир, о котором много говорят, но который каждый представляет по-своему, закрыт для нее. Двадцать лет назад она не просто сбежала, как выходят замуж «убегом» многие девки. Она отсекла себя от самого корня рода и племени. И если она, жена и мать великих и светлых князей русских, не хочет после смерти бесконечно слоняться навкой между небом и землей, не способная ни войти в мир мертвых, ни вернуться новым младенцем в мир живых, ей нужен иной выход из земной жизни в вечность.
И такой выход имелся. Опробованный уже не одним поколением людей, говоривших на славянском языке.
Но не так все просто. Однажды она в юной решимости совершила предательство, однако извлекла урок из ошибки. Второй раз она не устрашилась и выполнила свой долг – когда отомстила за смерть мужа и сохранила его наследие для сына. Здесь ей не в чем себя упрекнуть. Однако дело не доведено до конца полностью, и пока она не даст земле Русской новую служительницу, ей нельзя помышлять о личном спасении. Как ни жутко Эльге было думать о том, что умереть можно в любой день, куда раньше, чем предполагаешь, она годами таила этот страх и делала то, что должна. Дожидаясь эту вот девочку – тонкую, невысокую, смуглую, с черной косой и узковатыми глазами: наследством болгарской крови бабки. Намереваясь передать ей свои права и обязанности, священные чаши и «божьи сорочки», как отец-князь передает сыну свой меч. И тогда уж пуститься в тот путь, на котором у души один спутник и свидетель – Бог.
И кто бы знал! Эта хрупкая девочка и не подозревает, что сама стоит на пути у Эльги, как та сегодня встала на ее пути в церковь. Куда Горяна явилась с уже приготовленной крестильной сорочкой.
Вошел Ригор; поклонился Эльге, кивнул Горяне и смирно встал у дверей, ожидая приглашения. Эльга кивнула ему и указала на скамью – не ту, где сидела Горяна, подальше.
– Здравствуй, княгиня.
– Здравствуй. За овечкой своей пришел?
– Ждал, да не дождался. – Ригор улыбнулся, будто речь шла о гулянии над речкой.
– Я знала, что она ходит к тебе. А ты – к Острогляду.
– Да я и не скрывал…
– Ты ведь знал – нет ей моего позволения на то, что вы задумали?
– Если бы люди Христовы от начальников земных ждали позволения…
– А как же говорил – всякая власть от Бога? Тебе для чего позволили в Киеве жить?
Эльга хотела бы грозно нахмуриться, но не чувствовала гнева. Скорее досаду, что у нее под носом подвластные ей люди пытаются вести свою борозду и тем расстраивают ее замыслы, неведомые им.
Вот бы нащупать способ как-нибудь привлечь Ригора на свою сторону!
– Благословлен я был проповедовать Евангелие Царства Божьего, говорить слово Христовой истины, приносить Ему Дары и духовные жертвы, обновлять народ через купель обновления. То и творю по мере сил моих слабых.
– Но ты знаешь, для чего сия дева в Киев доставлена, для чего предназначена… для чего рождена! Ты знаешь, что судьба ее другая – княгиней быть в Киеве, а княгиня не может…
Эльга запнулась: показалось вдруг, что она говорит о себе и сболтнула лишнего. Ведь пока в Киеве одна княгиня – она сама.
– Нет никакой судьбы, идольское заблуждение это, – мягко, сочувственно ответил Ригор. – Правит нами одна лишь воля Божья. Кто будет веровать и креститься, спасен будет. Не допустит Господь, чтобы говорилось: «Младенцы просиша хлеба, и нет им разломляющего» [398].
– Ты говоришь, что нет власти, кроме как от Бога, и повиноваться ей – долг всякого, даже христианина!
– Я христианин, ты – власть. Тело и жизнь моя в твоей воле, душа – в руках Божьих. Пока жив, не оставлю дитя без хлеба, – Ригор глянул на Горяну, – а дальше мы в воле Господа.
Эльга помолчала, потом тоже посмотрела на девушку:
– Ступай.
Встав со скамьи, Горяна бросила Ригору взгляд соратника на поле брани. Эльга видела на ее смуглом лице вдохновение борьбы. Ригор мягко улыбался им обеим, не делая никакого различия между пленной девой и огнедышащим чудовищем.
Когда девушка вышла, Эльга встала и прошлась по избе. Ригор тоже вскочил, но она движением руки велела ему снова сесть. Как ему объяснить? Она беспокойно сжала руки.
– Послушай… – Она повернулась к болгарину. В своем длинном кафтане из некрашеной бурой шерсти, в простой валяной шапочке он совсем неуместен в ее жилище, пестрящем всякими дорогими диковинами. – Ты сам не понимаешь, что творишь.
– Творю волю Божью, а понимать – человечьего разумения на то недостанет.
– Я не собираюсь следить за вами каждый день. Сегодня я пошла… только один раз, чтобы вы знали… Я знала, что ты ее…
– Наставил в основах веры, – подхватил Ригор. – Да она и без меня была наставлена, готовая она христианка, ей только крещение осталось принять. Я лишь поговорил с ней и уверился, что она не ради надежды на чудеса и блага земные к Христу идет, но ради жизни вечной…
– Ради благ земных! Она лишается всех благ, а ты ее своей рукой обездолить хочешь!
– К высшему благу ее Господь приведет, непреходящему.
– Если ты ее окрестишь, то наш с Олегом уговор будет расторгнут. Я разорву это обручение.
– Не пожалеет дева о женихе, хоть твой сын из юношей русских телесными совершенствами и богатством, честью и славой превзошел всех.
– Она не будет княгиней. У Руси и Деревляни не будет общего князя. Не прекратится вражда.
– Вражду вернее всего любовь христианская усмиряет и желание добра.
Эльга глубоко вдохнула. Они говорили на разных языках и не разумели друг друга.
– Да пойми ты, – почти в отчаянии воскликнула она, – это у тебя – Царство Божье на уме! А у меня на руках это все, – она широко раскинула руки. – Земля Русская! От моря Полуночного до моря Греческого. Здесь надо как-то мир поддерживать. Ты перед Богом одним ответ будешь держать, а я перед всем родом людским, перед чурами своими и пращурами. Я эту жизнь, земную, устроить должна.
Ригор лишь развел слегка руками: разве, дескать, я мешаю?
«Мешаешь!» – хотела ответить Эльга, но понимала, что разговор лишь пойдет по кругу.
– Послушай, – снова начала она. – Оставь Горяну. Скоро вернется Святослав – я его жду со дня на день. И если он узнает, что ты у него из рук невесту вырвал… Он горяч нравом и решителен. Весь в отца. А его отец у меня на глазах разгромил… – Она сжала губы, не желая воскрешать грозные события двадцатилетней давности. – Если он разнесет по бревнышку вашу церковь, я не смогу ему помешать.
– Во все времена христиане претерпевали гонения от сильных. Ты же пойми, княгиня: кто вошел в царство любви Божьей, тому никакие беды земные не страшны. Не могут они задеть важного в человеке, нет у них такой власти. Как бы здесь ни гнали и ни мучили – душа от этого только чище становится, тем ближе к блаженству вечному во Иисусе Христе. Не может власть земная поразить верных Христу, как не может рука человеческая взять отражение из воды. Девица та, хоть и юна, а поняла.
И посмотрел на Эльгу выжидательно, будто говоря: неужели ты, жена, годами умудренная, не поймешь?
Эльга наконец села, будто нуждаясь в передышке. Воззрилась на Ригора. Она нуждалась в его содействии и потому искала способ, чтобы им понять друг друга.
– Я желаю большего, чем ты, – снова начала она. – Скажи мне, что греки о русах думают? Как говорят о нас?
– Жестоким и безбожным народом россов называют.
