"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Она ведь уже умирала! Она знает дорогу! Нужно только вспомнить. Пойти за Хаконом, догнать и вернуть, если еще не поздно.
Не открывая глаз, Прияна склонилась головой к коленям, изо всех сил сжала голову руками. Она должна вспомнить! И не вспомнить даже, а найти дверь туда, где Рагнора находится сейчас. И спросить совета.
«У Ясеня сели Девы… волшбу творить они стали…». Слова всплывали по одному, как дохлые рыбы. Прияна так напряглась, что голова горела и казалось, сейчас кровь потечет из ушей. Рагнора наносила руны на палочку и нараспев произносила заклинание. Девы у Ясеня – это норны, что творят людские судьбы и могут отогнать болезнь. Что же там дальше?
«Ловили острые стрелы… бросали их обратно… обратно посылали… обратно их посылали…»
Потом всплыл сразу целый кусок:
Прияна выдохнула. Вдруг осознала, что эти строки у нее в мыслях произносит на северном языке голос пожилой женщины – самой Рагноры, и звучит он как-то уж слишком живо для воспоминаний десятилетней давности. Нужно еще палочку, из ели, дуба или березы, – всплыло в мыслях так же очевидно, как то, что для каши требуется ложка. И нанести руны…
Вдруг Прияна обнаружила, что видит их – три целящие руны, нужные ей сейчас. Всякая сведущая женщина знает, какие руны пригодны для лечения разных недугов, но здесь как при гадании: каждый случай – особенный. И сейчас они появились: начертанные пламенем, три острых знака горели перед нею в землисто-бурой тьме. Прияна подалась вперед и протянула к ним руку…
Кто-то сильно и жестко стиснул ее запястье – холодными пальцами, твердыми, как железо. Кажется, она хотела крикнуть, рвануться – навалился невероятный ужас. Все равно что, сунув руку в ледяную прорубь, ощутить, что там ее схватили и тянут вниз. Только эти пальцы держали на той стороне не руку ее, а сам дух. Но ни крикнуть, ни вырваться не получалось: там, где это происходило, у нее не было ни голоса, ни мышц, ни силы.
«Ты не можешь пройти туда, – произнес чужой голос, тусклый и гулкий, лишь отдаленно напоминающий о Рагноре. – Владыка Мертвых ждет тебя. Он отпустил тебя один раз – если ты войдешь снова, то останешься в его власти навеки. Ты уверена, что сейчас именно тот случай? Что ты готова взять эти руны, спасти того мужчину, а сама остаться у Кощея навсегда? Уверена, что это – тот самый мужчина?»
Прияна почти видела говорившую: нечто темное, лишь отдаленно похожее на старуху, с головой закутанную в плащ, витало где-то над краем зрения, но быстро смещалось, стоило ей попытаться поймать его взглядом.
Зато она ясно видела, как перед ней разворачивается мрак… Она будто падала в какую-то бесконечную дыру в земле, и одновременно казалось, что она летит вверх. Самым ужасным было чувство оторванности, отделенности от всего земного, знакомого, привычного. С жуткой ясностью она осознала то, о чем много говорят, но что мало понимают: тот свет – не этот. Он вывернут наизнанку. Мертвое там живо, и наоборот.
И ей, Прияне, внучке Рагноры, позволено войти туда.
«Мои мертвые помогают мне… – множеством голосов кричали стены тьмы. – Мои дисы помогают мне… Имею я крепкую защиту и имею силу повелевать вам, тролли и альвы, карлы и йотуны…»
Она не бесправна там, ей есть кого призвать на помощь. Но однажды ей уже помогли! Кощей вечен, но доброта его не беспредельна: скорее это терпение, первое свойство вечности. Она может войти. Но не сможет ничего унести с собой. Даже руны. Чтобы вынести их, ей придется самой остаться с той стороны…
Но не успела она даже прикинуть, возможно ли такое решение, как весь этот темный мир вдруг без предупреждения резко завалился влево. Прияна услышала собственный крик – с облегчением ощутив хотя бы часть себя на привычной стороне бытия, – и почувствовала, что вновь падает, но уже земным телом. Слетев с лавки, она ударилась об пол, вцепилась во что-то; одной рукой она держалась за горячую человеческую руку, другой – за край скамьи, на него же опустила голову. Ее положение было вполне прочно, но ощущение падения не проходило. Все чувства говорили, что она продолжает лететь вниз. Вместе со скамьей, за которую держится, и полом, на котором сидит.
Потом все прекратилось.
– Княжна! Что с тобой? Укусил кто?
Кто-то пытался ее поднять. Прияна с трудом открыла глаза: перед ней появилось испуганное лицо Хавли.
– Кто тебя укусил? – Он бросил взгляд на пол. – Мышь?
И сам замер, удивившись своему вопросу. Мыши не кусают спокойно сидящих людей. Но кому еще тут, в доме, быть? Среди зимы! Даже домовые спят!
Прияна встала, обеими руками крепко держась за Хавлю. Посмотрела на Хакона. Он все так же оставался в забытьи, не слышал ее крика, не пробудился от прикосновения ее рук. Короткими глотками втягивал воздух и постанывал от неосознаваемой боли. Красное лицо отекло и стало непохоже на себя. Глаза так глубоко запали, скулы обозначились так резко, что под кожей проглядывал череп. Кощей… Кощей взирал с его лица, без слов говоря: это уже мое…
Чужими глазами, что были много старше ее тела, Прияна смотрела на это мертвенное лицо, как на давнего друга. Так Мара-Хель смотрит на умирающего бога, которого видела бесчисленное множество раз и еще увидит… Отстраненно – будто душа ее не совсем вернулась и не вспомнила сердечные чувства – Прияна осознала: все кончено. Она не схватила руны. Она даже их не запомнила.
Но и не важно: увидеть знаки мало, нужно взять их, овладеть их силой и вынести ее на эту сторону бытия. Тогда все получится. А без силы рисовать черточки на палочках – детская игра, не умнее попытки вытащить из лужи отражение луны.
«Мои мертвые помогают мне. Мои дисы помогают мне. Их силой подкрепляясь, я помогу тебе». Вот как заканчивала Рагнора свои заклинания. Теперь Прияна это ясно помнила. Но вместе с тем так ясно, как если бы Рагнора с той стороны словами сказала ей об этом, она знала: никто уже не вытащит Хакона из петли, которую на него накинул Кощей. «Он скоро умрет», – сказали ей духи. «Сегодня!» – сказали они…
Прияна отошла от лежанки Хакона в самый дальний угол, села, сжавшись в комок, и плотно закрыла лицо руками.
Барсучиха прибыла – Бельчата посылал за ней сани, – еще пока Хакон дышал. Это оказалась толстая, приземистая, сильно морщинистая старуха с тусклыми серыми глазами; Прияне она сразу показалась отвратительной. От старухи смердело Навью. Лишь глянув на больного, волхвита замахала руками:
– Кощеюшка… Я дорогу не перебегаю. Враз вижу: кого вытянуть, а кого и нет.
– Истинно, – прошептала Прияне боязливо любопытствующая хозяйка, Бельчатиха. – Видит она. Одного вытащит, а другого и не берется.
– Поди прочь, – только и сказала Прияна, брезгливо морщась.
Барсучиха дико взглянула на нее и молча укатилась за дверь.
– Зачем звали – коли есть! – неприязненно зыркнула она на тиуна и кулем плюхнулась в сани.
Бельчата лишь с женой переглянулся недоумевающе.
– Поутру будем князю гонца посылать, – вздохнул Бельчата.
И дурак догадается, отчего Барсучиха уехала на ночь глядя – хоть до ближней веси, не захотела в становище переночевать. Воевода помрет, а за княжьего стрыя с нее могут спросить. А с них?
Прияна не двигалась с места, сидя в нетопленой избе, отказывалась от еды и ни с кем больше не говорила. Хакон дышал все чаще, потом затих. Бесчувственной рукой Прияна держала его руку, липкую от пота, пока та не начала холодеть, помаленьку впитывая холод нетопленой избы…
Он уходил – невидимо и неотвратимо. Душа расставалась с белым телом, ясны очи – с белым светом. Чувство этой неотвратимости ледяным ножом пронзало грудь, от острой боли перехватывало дыхание. Ощущение ужаса – он так хорош собой, умен, благороден, и еще молод – наваливалось и давило. Красный кафтан, которым он укрыт, и чернота вокруг… Больше ничего нет в мире.
