"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Было самое время. От изб Хотимирля уже приближалась стая нарядных баб – Карислава собиралась готовить для требы и братчины обрядовые хлеба из первой муки нового урожая.
Первая часть пути никаких сложностей не представляла. Вчера Благожит собрал в обчине отроков-женихов и разъяснил, что им предстоит. Невеста, его загадочная, никем не виденная дочь, обретается в Невидье – священном урочище, где живут мудрые жены, посредницы между белым светом и Навью. Дева провела у них семь лет, и сейчас душа ее принадлежит Нави. Чтобы она смогла вернуться в белый свет и выйти замуж, мудрые жены и сама Толкун-Баба должны дать ей на это разрешение. Женихам предстояло отыскать Невидье – место, тайное даже для жителей волости. Путь туда начинается от Перунова камня и пролегает через Смородинный ручей. «Ручей сами сыщете, – сказал отрокам Благожит, – а кто богам угоден, тому они от ручья вожатого пошлют, он в само Невидье проведет. Ибо туда простым людям дороги нет».
Отроки все были взрослыми и уже проходили испытания, без чего не получили бы жениховские пояса. Обычаи этих посвящений в родных их краях – у Велеба это было поозёрье Ильмеря, у других – земли разных колен Дулебовых – несколько различались, но основу имели общую. Зорнику и двоим Путиславичам помогало более хорошее, чем у троих пришлых, знание местности, но Велеб был уверен, что уж с такой малостью, как отыскать в лесу ручей, он справится.
Времени у них был один день – от восхода до заката. Выходить каждый мог по своему разумению, и не имело значения, кто проберется в Невидье первым. Благожит обещал, что все, кто туда дойдет, окажутся в равных условиях. Как поняли кияне, просто дойти туда и обратно за один день было доступно и женщине, а значит, местная «Навь» располагалась не так уж далеко и никаких гор стеклянных на пути не лежало. Поэтому Велеб не спешил, заставляя себя идти ровным шагом и держать мысли в покое.
И если это не совсем получалось, то виной тому были не предстоящие испытания. Все в нем трепетало от волнения при воспоминании о прощании на заре. Княгиня Эльга проводила его как сына, хотя для родной матери Велеба она, будучи старше его всего лет на десять-одиннадцать, была слишком молода. Но настоящей его матери, Веленеге, Доброчестовой дочери, в день его появления на свет было всего четырнадцать. В детстве его и ранней юности родичи – Межана, баба Уманя, да и сам отец – часто говорили с ним о ней, рассказывали, как молода и красива она была, какой лаской и миром дышало ее чистое лицо. Останься она жива – сейчас могла бы быть такой же, как Эльга. Почти такой же… У Веленеги не было таких глаз, будто у вилы – серовато-зеленых с голубым отливом, блестящих, как свет утра на водах лесного озера. А самое главное, у нее не было такой могучей удачи, как у Эльги, племянницы Олега Вещего. Поэтому она умерла, дав единственному сыну жизнь и долю, а Эльга осталась жива. С первого дня Велеба в Киеве, три года назад, Эльга была с ним ласкова и приветлива, и оттого Велеб невольно переносил на нее часть своей тоски по незнакомой матери – той, что раньше возлагал на образ вилы, однажды покормившей его, на воспоминания о стрыине Межане и других женах, помогавших его растить. Этим же утром эти три главных образа – родной покойной матери, невидимой вилы и киевской княгини – слились в его глазах воедино. Женщина, что вручила ему жениховскую шапку и поднесла чашу на удачу, поцеловавшая его с материнской лаской, была для него и матерью, и покровительницей из невидимого мира, и княгиней – владычицей мира видимого. Ощущение любви ее заливало душу солнечным светом и ожиданием близкого счастья.
«Если сладится наше дело, я тебя домой отпущу, – сказала ему Эльга вчера, когда просила взять на себя добычу невесты для Святослава. – Положим, что отработал ты свою тальбу, отслужил. И взамен тебя другого никого не возьму – залогов дружбы твоей более мне не нужно».
Возвращение домой, в Люботеш, к отцу, к Межане, к бабе Умане, к деду Нежате и его товарищам в Перыни, многочисленным стрыичам и прочим родным все эти три года было самой большой мечтой Велеба. К Волхову – текучему божеству, самой живой из всех рек земных. По его молчаливой силе, по мощи змея, неизбывно ползущего к полночному морю меж низких зеленых берегов, Велеб скучал не менее, чем по любому из живых людей. Но ранее об этом счастье было нечего и мечтать. Домой он мог отправиться только после смерти отца, чтобы занять его место, а взамен себя прислать того, кто будет назван его собственным наследником. До тех пор могло пройти много лет и даже десятилетий – Велеб не желал отцу скорой смерти. Теперь же он получит свободу и дом, ничем не жертвуя, не оплачивая своей радости чужой жизнью и чужой неволей.
Теперь только бы не оплошать. Но неудачи Велеб почти и не боялся. Благословение княгини внушило ему веру в свое счастье. Он не обманет ее надежд, покажет себя достойным этой ласки и милости.
Широкая, хорошо натоптанная, украшенная венками из засохших цветов и колосьев тропа не дала бы заблудиться и ребенку. Когда Велеб добрался до поляны, как раз полностью рассвело. Он легко мог рассмотреть Перунов камень – крупный серый валун, вытянутый, с одной стороны шире, чем с другой, с тремя углублениями сверху, похожими на чаши разной величины. Вид его Велеба порадовал – будто знакомого встретил. Его родной край изобиловал подобными валунами, многие из них были почитаемы, и об этом он все знал.
Вежество – это искусство отдавать дань уважения всякому, сколько он заслуживает: людям и богам, живым и неживым. Прежде чем выйти на поляну, Велеб поклонился на все четыре стороны белым рушникам, приветствуя хозяев родовой святыни. Потом приблизился, открыл котомку, что собрала для него княгиня, вынул ломоть хлеба, кусок сала, кусок вяленого мяса, печеную репку. С почтением положил под камень. Затем сел на утоптанную землю в нескольких шагах, там, где ему был хорошо виден весь священный валун.
С детства Велеб любил разговаривать с камнями – косточками земли-матери. Любой из них, большой или маленький, казался ему чем-то вроде яйца, где под прочной, но тонкой внешней оболочкой заключена сила загадочной жизни. Напрямую увидеть душу камня нельзя – она из тех, кого ловит только рассеянный боковой взор. И тот – из самой глубины души. Расслабившись, Велеб смотрел в душу камня, стараясь настроить свою на ее лад, как настраивал бронзовые струны гуслей. Если получится зазвучать в лад – сам камень, хранитель родовой души Хотимиричей, поможет ему на пути к таинственной деве из лесной чащи…
Однако, как ни был Велеб погружен мыслями в свое занятие, появление на поляне еще кое-кого заметил сразу. Успел вовремя повернуть голову и увидеть, как они вынырнули из-под ветвей – двое парней-погодков. Братья Путиславичи были схожи лицом и всем видом, поэтому Велеб легко их запомнил на вчерашней сходке. Старший – Горун, младший – Радожит, на полголовы ниже. Но оба довольно рослые, худощавые, с длинными руками и ногами. Продолговатые лица с прямыми выступающими носами, яркие губы, черные брови – будто опрятно уложенные гладкие куньи хвостики. Воеводские сыновья вчера показались ему весьма бойкими и самоуверенными. Не замедлили дать понять, что уже сражались с русами – участвовали в том бою на броде, где погиб княжич Будимир. Велеба в той схватке не было – он оставался среди дружины Люта после захвата первой засеки. Поскольку от брода Святослав с гридями повернул назад, тот бой Путиславичи считали выигранным и ничуть не страшились новой схватки. Без хваленого русинского оружия, да среди хорошо знакомых им лесов они имели все преимущества.
– Расселся, пенек! – бросил Велебу Горун, тот, что повыше, быстрым шагом направляясь через поляну.
– Чего сидишь, дядя? – насмешливо подхватил Радожит. – Притомился, старинушка?
По меркам любого рода, парень на двадцатом году был уже перестарком, чуть ли не бобылем. До таких лет дожить неженатым мог или увечный, или совсем уж беспутный, на кого родичи махнули рукой. Или тот, кто и с седой головой все будет «отроком» при господине, годящимся в сыновья.
