"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Все еще про невесту думаешь? – покосился на него Берест с таким выражением, словно перед ним было дитя малое, жаждущее игрушку.
– Но она… мне сама обещала. Она моя будет. Неужто я… мы все вот так бросим… уже почти в руках невеста…
– Сдается мне, это уже Святослава невеста, – размеренно произнес Гостебор, самый из них старший. – Ты не слышал, что ли? Святослав сам едет свататься.
– Да разве Благожит ему отдаст? – возмутился Далята. – Он его сына убил!
– Сына убил, теперь сам ему сыном станет. Мы ведь мнили, что нам будет милость – мы-де за Благожитова парня отомстили. А промашка вышла.
Благосклонность богов, в которую древляне уже совсем поверили, обернулась жестокой насмешкой. Они не вправе просить Благожитову дочь в награду за месть.
– Так я еще… потом за него отомщу, – Далята собрался с мыслями.
Если Святослав не был убит на волоке, это же не значит, что он бессмертный.
– Не дури, – Гостебор поморщился. – Мы с дружиной Святославовой на волоке схлестнулись. Три десятка голов потеряли. Еловца, Зазноя, Новину… иных мужей добрых. Там нас все три сотни было. А здесь что? – он обвел руками их тесный кружок. – Десяток. Передавят они нас, как цыплят. Даром головы сложим.
– А Благожит… – заикнулся Милун.
– Ты его видел. Киселяй он, а не муж. Хуже Будерада. Тот хоть разумеет дело: кто в силе, с тем и он. А этот все на чуров полагается. Как ему бабы старые нашепчут, так он и сотворит.
Даляте вспомнилась дева у камня – румяная, как заря, сильная, как земля.
– Давайте малость обождем? – он взглянул на Коловея. – Не так уж мы робки, чтобы, как зайцы, от одного свиста в кусты кидаться. Утро вечера удалее. А Перунов день еще не завтра. Может, прояснится что.
Коловей постучал пальцами по колену. Его широкое, обычно веселое лицо было сумрачно-задумчивым. Цена невольной ошибки оказалась высока: они не убили Святослава, не лишили русов главы, но тем не менее навлекли на себя гнев и кровную месть их высшей знати.
– Ладно, обождем, – стараясь приободриться, он хлопнул ладонями по коленям. – Посмотрим, что еще Благожит надумает.
Утро застало Даляту на уже знакомой тропе. В этот раз она показалась ему короче, но к Перунову камню он поспел не первым.
Помня о белых рушниках, он сперва не заметил двух женщин у дальнего края поляны. Узнал их, лишь когда они шевельнулись: до того они стояли неподвижно, вслушиваясь в его шаги.
А увидев их, Далята испуганно моргнул и отшатнулся. Яра была в той же белой сряде, что и в прошлый раз, Карислава стояла рядом с ней в белом чупруне. Обе они накрылись от моросящего дождя большими платками из белой шерсти. И это сходство их лиц, белизна одежд, лес вокруг и серый камень-чур будто перенесли Даляту в Закрадье. Понимание Нави с одного взгляда вошло в него так глубоко, как иными постигается за годы обучения. Эти две женщины, из поколений матери и дочери – единственных полностью живых поколений, – так ясно воплощали само чувство рода, что Далята содрогнулся. Они будто вышли из камня, что с незапамятных времен хранил все племя Хотимирово, выпускал детей его на свет и принимал обратно стариков.
Но продолжалось это какое-то мгновение. Потом на лице Кариславы выжидательная настороженность сменилась изумлением, и она шагнула к нему.
– А ты здесь как… – начала она, но потом сообразила что-то и обернулась к девушке. – Яра?
Яра медленно двинулась через поляну к Даляте. В руках она сжимала тонкий посох из еловца, придававший этой юной деве вид «знающей жены». Она не была удивлена – скорее ждала появления здесь этого деревского парня. И это без слов дало Кариславе ответ на ее вопрос.
Далята взглянул на княгиню, потом на ее падчерицу. Кариславу привело сюда то же, что и его. Она уже успела рассказать, что произошло.
Сердце гулко забилось. Не отвергнет ли Яра его теперь, когда знает, что за ее брата отомщено не было? Что он обманул ее в этом, пусть и невольно.
Но можно ли взять назад душу, отданную родовому камню?
Глядя, как она подходит, Далята жаждал сказать: он не хочет быть князем дреговичей, если недостоин, но потерять ее, Яру, хуже смерти. Она связала их души чарами, и он чувствовал себя слитым с нею так же прочно, как если бы они были двумя стволами дерева на одном корне.
Но не мог вымолвить ни единого слова, будто и был деревом, неспособным говорить. К чему слова? Она сама все это знает. Знает, что сотворила с ним своей волшбой. Так пусть теперь скажет: «Останься».
– Вам уходить нужно, – сказала она. – И скорее. Мой отец задумал…
– Яра! – вскрикнула Карислава и подалась к ней.
Девушка обернулась:
– Я должна ему сказать. Он мне теперь как брат… хоть и был женихом.
Был? При всей любви к ней, Далята не желал становиться ей братом.
Карислава переменилась в лице. На Купалиях она так и не спросила у Яры, пришелся ли ей по сердцу хоть кто-нибудь из тех, кто гонялся за ее венком. Теперь она знала и это.
А еще – что ее падчерица-сестреница стала взрослой, истинной мудрой девой. Она не только обрела умения – у нее зародилась своя воля. Но в том деле, к какому они призваны, своей воли не положено. Чем выше могущество, тем меньше она. Потому что силу дает род, и желания подчинены ему же.
Разве свою волю творит Толкун-Баба? Воля ее – корень, уходящий в темную глубь земли.
– Отец думает выдать вас русам, – докончила Яра. – Говорит, за сына не отомстили вы, а беду навлекли. Может, говорит, они бы и не вернулись, не напади вы на них на волоке и не убей сына Остроглядова. А так, коли Святослав знает, что до его головы есть охотники, он этого дела так не оставит. Да и за родича своего сам теперь мстить должен.
– Благожит готов… у чужого стремени ходить? – Далята взглянул на Кариславу, и взгляд его стал жестким.
– Людомир нам предлагал против русов помощь – боги его сгубили в один миг, – с печалью ответила княгиня. – Вы хотели Святослава голову взять – и над вами посмеялись боги. Нет вам удачи. И нам не будет. Дерева разбиты, Людомир мертв, Волынь без князя. Жировит тоже, поди, три года будет с родичами братовой вдовы ратиться. Етон – с киянами заодно. Одни мы остались. Или погибать, или с русами мириться.
– А наши головы, стало быть, в дар пойти должны? Мира для?
– Там боярин один хочет мстить за сына.
– Не уловивши белу лебедь, а кушает! – Далята хотел презрительно сплюнуть, но постыдился перед камнем и поджал губы.
– В обмане вашей вины нет. Вы сами обманулись. Пусть будет так, – Карислава глянула на Яру. – Ступайте куда знаете. Я князю не скажу, что вам его замыслы ведомы. Выбирайтесь ночью из Хотимирля и… Да хранят вас боги! – все же вымолвила она.
В устах такой женщины это было не просто вежливое прощание, а истинная защитная волшба.
Далята поклонился ей, потом взглянул на Яру. Подошел к ней, взял за руки – в одной так и был зажат тонкий посох с головой змейки – и оттеснил в сторону. Сейчас он уже не видел в ней богиню, а видел девушку, с которой ему нелегко будет расстаться. Ее яркий румянец, влажный блеск больших серо-голубых глаз, ласкающая взор мягкость темных бровей под узким белым лбом – все это поражало душу красотой. Напомни ему кто, что на первых порах он счел ее не особенно красивой – он бы не поверил.
– Хочешь с нами? – почти шепотом, чтобы не разобрала Карислава, предложил он.
Даже не думал о собственной дерзости – не до того, когда есть угроза потерять ту, которую он уже считал невестой.
– Святослав же к тебе хочет свататься, – горячо продолжал Далята. – По всему видать, отец тебя отдаст. Неужто ты за руса замуж хочешь? Который твоего брата убил?
– Тут не отец мой решает, – прошептала Яра, глядя ему в глаза.
В ее взгляде Далята видел растерянность. Ее тоже печалил крах их ожиданий, но для нее все было не так просто.
– А кто?
– Толкун-Баба. Пока я назад в белый свет не вышла, она надо мной старшая, она судьбу мою решает, как ей боги велят, чуры подскажут. А она… – Яра кривовато улыбнулась и покачала головой, – она меня русу отдавать не захочет.
