Владимир Кунин - Кыся
«Нет, не сразу», — подумал я…
* * *…И вдруг, сначала не очень отчетливо, а протом все яснее и яснее УВИДЕЛ, как это произойдет! Вот ОНО — наше, Кошачье-Котовое! Я же говорил!.. Это внезапное озарение БУДУЩЕГО. Как? Что? Откуда?.. В голове не укладывается… Но ЭТО же ЕСТЬ!!!
— А если я не захочу остановиться? — донесся голос Водилы.
«Ты будешь вынужден это сделать», — с сожалением заметил я…
* * *…Я УВИДЕЛ, как за двести метров до съезда с автобана к «зоне отдыха», в темноте, пронзенной фарами десятков машин, когда от невидимого горизонта в глухое черно-лиловое небо стало вздыматься гигантское дрожащее зарево вечернего Мюнхена, с нами поравнялся белый микроавтобусик «Тойота».
Правое стекло его кабины автоматически опустилось, и оттуда высунулась худенькая рука Алика с большим пистолетом, на котором был навинчен длинный глушитель…
Я на слышал, я ВИДЕЛ тот выстрел! Наша машина резко вильнула, Водила выматерился, с трудом выровнял огромный грузовик и стал притормаживать.
— Передний скат, бля, спустил, сука!.. Ну, надо же?!
* * *…Потом видение стало терять четкость, помню только, что мы тремя машинами — Лысый, мы и Алик — съехали на параллельную автобану пустынную и почти неосвещенную «зону отдыха», отгороженную от проезжей части шоссе густым кустарником и высокими деревьями… Что-то явно происходило, но что — разобрать было уже трудно, да, честно признаться, я и побаивался так уж пристально вглядываться в ЭТО БУДУЩЕЕ…
Кажется, потом еще кто-то подъехал… На зеленой машине. И Водила стал, вроде бы, менять переднее колесо…
Или, наоборот, кто-то уехал?.. А может быть, нас было всего только четверо — Водила, Лысый, Алик и я?..
Я почему-то сидел на крыше кабины нашего грузовика…
* * *— Кыся, а Кыся!.. — услышал я голос Водилы. — Ну-ка, очнись, родимый. Ты чего это замер, как памятник Ленину? Гляди, чего я тебе купил на той заправке!..
Я с облегчением вернулся в сиюсекундное НАСТОЯЩЕЕ, в предвечерний, но еще светлый день, в несущуюся нам навстречу дорогу, глубоко вздохнул и даже слегка помотал головой, стряхивая с себя остатки мистического наваждения, которое позволило мне на несколько секунд заглянуть в БУДУЩЕЕ…
Впереди нас по-прежнему катил грузовик Лысого, и в правом большом боковом зеркале я видел бегущую за нами «Тойоту» Алика.
— Кыся… У тебя совесть есть? Я тебе кыскаю, кыскаю, и так, и эдак, а ты — ноль внимания… — обиделся Водила.
Я спохватился, потерся мордой о Водилино ухо и виновато промурчал: «Прости, Водила… Задумался. Извини меня, пожалуйста…»
— То-то же! — обрадовался Водила. — Я говорю, глянь, чего я тебе на дорожку в той лавке припас!..
И Водила выкладывает на мое сиденье коротенькую колбаску величиной с нормальную сардельку в прозрачной упаковке, сквозь которую видно, что это никакая не колбаска, а самый настоящий сырой фарш! Такой же, как тот, который я лопал в столовой на Ганноверской заправке. Только там это называлось «Татарский бифштекс».
Я спрыгнул со спинки кресла вниз на сиденье, обнюхал эту колбаску и… несмотря на то, что она была с обоих концов запакована металлическими скобками, я все-таки почувствовал, что к фаршу там явно примешан и сырой лук, с которым у меня с детства натянутые отношения.
Мне очень не хотелось огорчать Водилу и я промолчал. Но Водила тут же сказал:
— Я посмотрел там в столовке, как ты этот фарш трескаешь, так сразу сообразил — надо моему Кысе эту хреновину на дорожку купить. «Цвибельнвурст» называется. Там лучок, приправки всякие. Я его лично — жутко обожаю! Но ты не стесняйся, если тебе с луком не по вкусу — кайн проблем! Я и ветчинкой отоварился. Так что — выбирай. И молока я тебе пакет купил. Честно скажу — пожиже. Всего полтора процента жирности. А то… По себе знаю, я как тут в Германии нормального молока попью, потом дрищу, как умалишенный! Извини за выражение — сутки с горшка не слезаю… Непривычные наши русские желудки к нормальному молоку — нам, как всегда, подавай разбавленное, бля…
Спустя часа полтора стало быстро темнеть. Встречные машины уже почти все шли с зажженными фарами. Мы тоже включили «ближний свет», как сказал мне Водила.
Теперь, когда за окнами стала опускаться на землю темно-серая мгла, в нашей кабине, достаточно симпатичной и при дневном освещении от мягкой зеленой подсветки приборов, — стало удивительно уютно и благостно.
На какое-то мгновение вдруг показалось, что нет в мире никакого кокаина, пистолетов с глушителями, Барменов, Лысых, и разных профессиональных Аликов…
Будто бы всякие Пилипенки, Васьки, сачки, тюремные фургончики, отвратительные и уродливые, кустарные шапки из несчастных, когда-то свободных Котов, Кошек и Собак, — просто кем-то выдуманы! Будто все это рождено чьей-то злобной фантазией, чьим-то больным воображением, воспаленным ненавистью ко всему нормальному и живому.
— Нет, Кыся, нам главное, чтоб нас никто до Мюнхена не тормознул! упрямо сказал Водила, напрочь разрушив мои сладкие иллюзии, навеянные мягким светом приборного щитка. — Не станут же они пулять в центре большого города?! Там-то мы уж как-нибудь отмахнемся. Мне бы товарища «Калашникова». Я бы им, блядям, показал светлое будущее! Ладно, хер с ними пока… Давай-ка перекусим лучше.
Очень ловко, не снижая скорости и не снимая левую руку с руля, одной правой рукой и зубами, Водила разорвал целлофановый пакет с ветчиной, «колбаску» с фаршем, открыл коробочку с сыром и вытащил булочки. Все это он разложил на бумажном полотенце прямо на моем сиденьи и для себя открыл большущую бутылку «Кока-колы». Мне же Водила ухитрился налить молока в неизвестно откуда появившуюся квадратную пластмассовую коробочку.
— Ты не брезгуй этой посудкой, — сказал мне Водила. — Она из-под мороженого, чистая. Я ее специально для тебя в лавке попросил. Так что прошу к столу, Кыся!..
* * *А через два с половиной часа произошло то, что я уже один раз ВИДЕЛ…
Когда до Мюнхена оставалось километров десять, и в лилово-черном небе уже светилось гигантское розовое зарево большого вечернего города, я увидел, как белый микроавтобус «Тойота» выехал из правого ряда в средний, мгновенно поровнялся с нами, а затем…
Вымотанный дальней дорогой Водила смотрел только вперед. Я же, чтобы лучше видеть, что произойдет дальше, перелез со спинки своего кресла на спинку кресла Водилы и привалился боком к его затылку. Мало ли куда еще захочет выстрелить этот страшненький Алик?.. А так я хоть смогу успеть наклонить голову Водилы пониже.
Водила рассмеялся, сказал мне хриплым от усталости голосом:
— Точно, Кыся… Давай, помассируй мне шею, а то затекла, черт бы ее побрал! Старею, Кыся. Мать ее за ногу — судьбу шоферскую…
Затем я увидел, как автоматически опустилось правое стекло кабины «Тойоты» и оттуда высунулась худенькая рука Алика с большим пистолетом и навинченным длинным глушителем из американских телевизионных сериалов. Мало того, я увидел лицо Алика… Левой рукой он держал руль, поглядывая на дорогу, бежавшую нам навстречу со скоростью сто двадцать километров в час, и старался перегнуться от руля в нашу сторону так, чтобы точно попасть из пистолета нам в левое переднее колесо. В какой-то миг он увидел меня, стоящего на задних лапах, в ужасе прилипшего к стеклу, и тут произошло то, чего не было в том моем ВИДЕНИИ! Алик усмехнулся, подмигнул мне весело, и выстрелил… Выстрела я не слышал. Я только почувствовал, как резко вильнула наша машина в сторону, услышал, как под нашей кабиной что-то тревожно зашлепало, и Водила хрипло выматерился такими словами, каких я не мог бы услышать ни в каком своем самом фантастическом видении.
«Ах, ебть!.. Передний скат спустил, бля, сука!!! Мать их…» — были самыми-самыми приличными. Просто для детей дошкольного возраста. Остальные слова были чудовищным и бессмысленным нагромождением омерзительно грязного мата, призванного выразить всего лишь два нормальных человеческих ощущения — злости и удивления. Под нескончаемые матюги Водила стал притормаживать, и когда в свете наших фар появилась табличка «Р» 200 м», хрипло выдохнул:
— Слава те, Господи!.. Есть хоть куда съехать…
…Все было, как в моем видении — параллельная автобану «Зона отдыха», скрытая плотным высохшим кустарником и деревьями, слабый свет трех фонарей, врытые в землю деревянные столы и скамейки, мусорные баки и… И то, чего я не мог бы вообразить себе даже в самом ярком своем озарении — чистенький, веселый домик с двумя дверцами, на одной из которых красовался маленький силуэтик женской фигурки, на второй — мужской.
Но Водила мой был сейчас так раздражен, что обрушился даже на это достижение немецкой дорожной цивилизации:
— Сральник они умудрились поставить, а нормально осветить площадку кишка тонка, ети их в глотку мать! Все экономят, суки! А у меня, бля, скат спустил…
