Анна Матвеева - Небеса
Первоначальный лихой задор быстро сменился упадком сил — оказавшись в зале собраний, Вера не злорадствовала и, больше того, чувствовала себя ряженой идиоткой, над которой в случае провала будут насмехаться все вокруг — и даже Алексей Александрович.
Любопытной Вере давно хотелось выяснить, «на кого работает» этот всемогущий гражданин. Денег у Алексея Александровича было, как сказала бы Верина бабушка, «хучь попой ешь», — пачки купюр, скрепленные аптечными резинками, он запросто носил в карманах — но расставался с этими «котлетами» без сожаления, как с мусором. Личной неприязни к епископу Алексей Александрович не выказывал, проявлял один лишь деловой интерес. Над идеей вырядиться в маскарадный костюм заказчик повеселился от всего сердца, но принять участие в переодевании Веры согласился сразу — в надежде на «эксклюзив» и «хорошую отдачу».
В бороде было очень жарко — как Деды Морозы терпят такую пытку? Понятно, почему они всегда такие красные и запыхавшиеся… Вера мужественно претерпевала мучения и внимательно разглядывала собравшихся в зале священников.
Артем рассказывал ей о многих известных персонах епархии, таких, как, например, игумен Гурий. Вот он сидит, слева в третьем ряду — черная борода и хитрые южные глаза. Полный, с покатыми плечами батюшка, что шепчется с Гурием, это еще один игумен, из Верхнегорска, Николай. Прямо за ними сидит протоиерей Евгений Карпов, нынешний настоятель Сретенки, а рядом — священник Георгий Панфилов. Вера вжала голову в плечи: отец Георгий венчал их с Артемом, и меньше всего бывшей невесте хотелось обнаружить здесь свое присутствие. К счастью, отец Георгий даже в профиль к галерке не поворачивался и заметить ряженую не мог.
Вера знала, что сегодня здесь собрались члены епархиального совета, благочинные руководители разных отделов и священники, всего было человек восемьдесят, не меньше. Журналистка сощурила близорукие глаза — диктофон взять она не решилась, а значит, придется напрягать не только зрение, но и память. Долгожданная комиссия была представлена тремя фигурами, имевшими перед клиром (и Верой) вид людей, давно привыкших к гипертрофированному вниманию.
Первым делом взгляд стремился к митрополиту Илариону — имя это совсем не шло к свирепой внешности, подходящей скорее боксеру, чем высокопоставленному священному чину. Куда более благостным показался Вере архиепископ Антоний — эх, жаль, нельзя сесть поближе, рассмотреть получше! Накладная борода проговаривается о театральном реквизите, да и лак с ногтей она смыть не успела — ладно, спасали широкие рукава рясы.
Третий участник разбирательств был епископом Соседской епархии: Вера с интересом разглядывала преосвященнейшего Тихона, который года полтора назад тоже отличился в епархиальном скандале. Правда, события те не вышли за церковную ограду и прогорели до последнего уголька почти без всяких последствий. Артем пересказывал Вере этот случай в связи с владыкой Сергием, которого благословили умиротворить соседей. Недовольство попов, строчивших в Москву жалобы, вызвала чрезмерная активность Тихона: Николаевская епархия была рядышком, и владыке было с кого брать пример. Самым же главным проступком соседского владыки стало облечение духовенства обязательными епархиальными отчислениями.
В советские времена приходы платили всего лишь два налога — пенсионный и в Фонд мира, но государству при таком порядке отходила большая часть доходов. Остатками распоряжался церковный староста, как правило, назначенный советской властью, но ни о каких епархиальных взносах никто никогда не слыхивал. Легко представить возмущение не молоденьких уже батюшек, призванных делиться содержимым кружки с епархией; еще чего! Бунт мог закончиться очень серьезными последствиями, если бы не Сергий. Он сыграл в развитии этого сюжета ключевую роль. На очередном собрании, окруженный разъяренными соседскими священниками, владыка Сергий бросился перед ними на колени и со слезами на глазах умолял их примириться со своим архиереем. Клирики, расчудесно знакомые с крутым нравом Николаевского епископа, были настолько потрясены его униженным ходатайством, что примирились с владыкой Тихоном чуть ли не тем же самым днем.
Теперь Тихон прибыл в Николаевск с ответной целью, но пока не видно, чтобы он собирался рыдать, желчно думала Вера.
Собрание никак не начиналось, и прежде чем были произнесены первые слова, в соседнее с Верой кресло уселся незнакомый молодой священник: Вера опасалась рассматривать его пристально, а потому затеребила крест и отвела голову в сторону, словно любуясь хитро заверченной спиралью шторы. Выключили бы свет, как в кино!
Митрополит Иларион приветствовал собравшихся клириков и начал обстоятельно делиться с ними впечатлениями от Николаевска и последних московских событий. Вытерпев минут пятнадцать, Вера заерзала в кресле — маскарад не был рассчитан на долгое время, да и чувствовала она себя в таком наряде очень неуютно. Кроме того, Веру интересовало исключительно дело епископа, но о нем никто даже и не заикался. Самого Сергия здесь, кстати, не было — а жаль…
Не одна Вера тяготилась интродукцией, игумен Гурий то и дело вспархивал с кресла и укоризненно вопрошал комиссию:
— Ваши высокопреосвященства! Скажите, разве мужеложник может быть епископом?
Архиепископ Антоний примирительно отвечал:
— Сядьте, отче. Придет время и для этого разговора.
Вере показалось, что игумен сильно перенервничал в последние дни и теперь не способен себя контролировать, выкрикивая с места вопросы. Бас у него был вполне шаляпинский.
— Ваши высокопреосвященства! По апостольским правилам…
— Отче, — хмурился митрополит, — пожалуйста, потерпите немного.
Вера заметила, что сидевшие впереди нее священники беззвучно смеялись, Артем тоже улыбался — он повернулся к жене в профиль, и она сжалась от страха.
Прошло минут, наверное, сорок — на часы Вера смотреть побаивалась. Московские гости, как нарочно, оттягивали зачин скандальной темы, и на игумена Гурия смотреть было больно — он так сверкал очами, что мог бы прожечь в облачении высоких гостей по хорошей дыре. И еще подпрыгивал, будто кресло под ним было раскаленным, как сковорода.
— Ваши высокопреосвященства! — вновь не выдерживал игумен. — Мы считаем, что богохульнику, содомиту и вору не место в нашей епархии! У нас есть свидетели!
— Отец Гурий, — слегка повысил голос архиепископ, — кто дал вам право распоряжаться собранием? Немедленно сядьте. Мы выслушаем всех в свое время.
Игумен школьником рухнул на место и нахохлился, как большая птица. Вера смотрела на него во все глаза — наконец начиналось нечто похожее на шоу.
