"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Жители Хотимировой волости поляну посещали часто, и тропы, ведущие сюда с другой, человеческой стороны, были куда шире, чем от Невидья. Трава здесь не росла, вытянутый серый валун лежал на подстилке из прошлогодней листвы. От Яры требовалось каждый день обметать его метелкой из можжевеловых ветвей, убирать трехдневные подношения и выбрасывать в ручей, очищать от налетевшего сора три чаши – углубления на поверхности камня. Вода из них считалась целебной, и люди приходили сюда, чтобы промыть ею больные глаза.
«Эти чаши Перунова коня копытами выбиты, – давным-давно рассказывала Яре мать, когда приносила ее, двухлетней девочкой, на поляну. – Гнался Перун за Змеем, скакал во весь опор, а Змей юркнул под камень и у себя в норе укрылся. Проскакал Перун по камню, конь его три раза копытами огненными ударил да и прямо на небо взвился. А следы остались».
«Так, значит, змей здесь, под камнем, и живет?» – спросила у матери Яра, когда была уже постарше, лет шести.
Шероховатая, чуть зернистая, прохладная поверхность серого камня наводила на мысль о жесткой шкуре Змея, и смотреть на нее было страшно.
«Живет он в подземелье глубоком, – мать приобняла ее. – Лазеек туда много. Здесь – одна».
«А еще где?»
«Под камнями большими. В водах глубоких. В ямах, под пнями, под кореньями. А бывает, – мать вздохнула, – у иного человека сердце – лаз в подземелье Змеево».
Яра тогда очень испугалась этих слов. Ходила, присматривалась к чужим людям – в Хотимирль к отцу часто ездили чужие с разными делами, которые мог разрешить только князь, – и если кто ей не нравился, то мерещилась в груди у него черная дыра, ведущая прямо к Змею. Если рубаху снимет – будет видно. От таких людей она старалась держаться подальше.
Переселившись в Невидье, однажды Яра рассказала про эти дыры в сердцах Толкун-Бабе. Та улыбнулась и погладила ее по голове.
«Придет час, – сказала она, – научу тебя эти дыры и через платье видеть».
«А нельзя сейчас?» – на всякий случай спросила Яра.
Без особой надежды: она уже знала, что всякому знанию свое время.
«А коли Змей на тебя из норы глянет – знаешь, что делать?»
«Нет», – со стыдом призналась Яра.
«Прежде чем Змея глядеть, надо с ним управляться выучиться. А это в один раз не выйдет».
Ученье было делом долгим. Отправляясь в Невидье, Яра знала: она проведет там семь-восемь лет, а выйдет назад в белый свет уже невестой. Если она пыталась вообразить себя взрослой и умеющей справляться со Змеем, то видела совсем другую деву, похожую скорее на Кариславу, чем на себя саму. Взрослая жизнь – совсем другая жизнь. Путь туда лежит через тот свет. Яра отправилась в Невидье восьмилетней девочкой, и путь ее обратно к живым продолжался вот уже почти семь лет. До конца его оставалось не так долго…
Яра шла не торопясь – была та пора года, когда сама земная грудь с каждым вздохом источает блаженство и человек с каждым шагом наполняется им. Вдоль тропы цвела земляника, а на прогалинах меж берез зеленовато-белые продолговатые ягоды зарумянились с одного боку. Не удержавшись, Яра срывала такие ягодки, бережно прижимала к губам, стараясь перенять с них поцелуй солнца, и тот долго еще держался на них. Теплое, немного тревожное, будоражащее томление растекалось по телу, хотелось бежать через лес, навстречу кому-то, неся ему этот поцелуй, как драгоценный, божественный дар… Вот только кому? Кто встретится ей там, впереди? Кому она передаст в поцелуе это томление, саму душу и судьбу свою?
Этого Яра не знала, но невольно ускоряла шаг. Молодое существо ее стремилось навстречу неведомой судьбе с бесстрашием, свойственным только ранней юности, верящей, что жизнь припасла для нее лишь добрые дары. И березы, как подружки в игре, бежали вместе с ней; листва уже полностью распустилась и заливала зеленым шорохом ветви. Кроны беспрерывно волновались, и казалось, при сильном порыве ветра они могут оторваться и полететь, будто ветрило, сорванное с мачты. А что, если успеть уцепиться и полететь в зеленом облаке – высоко над лесом, выше и выше, к синим небесным полям, к белизне пушистых Перуновых овечек… Яра прямо видела, как летит, как расстилаются внизу леса, поля, реки… Дух захватывало, перед глазами мелькали солнечные пятна, и она останавливалась на тропе, опустив веки, медлила, чтобы прийти в себя.
Такие полеты опасны – сумеешь ли воротиться? Найдешь ли в небе обратный след?
Толкун-Бабе не приходилось убеждать Яру в том, как сильна власть рода над человеком. Яра с детства знала это немногим хуже, чем сама Толкун-Баба. Навь показала ей себя во всей мощи и навсегда отбила охоту противиться своей доле. Яре шел седьмой год, когда при родах умерла ее мать. Княгиня до того рожала пять раз, но в живых остались только двое чад: Яра, первый плод утробы, и Будим, ее брат. Отец все надеялся, что Мокошь пошлет еще хотя бы одного-двух сыновей, но мальчики умирали почти сразу, как появлялись на свет. Видно, тяжко им было на том свете без матери – последний увел за собой и княгиню.
Тогда Яра впервые увидела Толкун-Бабу – ранее девочку не допускали до тех обрядов, где появлялась старшая из вещих женщин Хотимирова рода. Но знать она о ней, конечно, знала. Самые маленькие слышали, если слишком шалили: придет Толкун-Баба, заберет и в ступе столчет! И вот она пришла. Но не за Ярой. Принесла лишь помело – одно из трех своих священных орудий, служивших к тому же и знаком власти. Два других – ступу и пест – обычным людям даже видеть не полагалось. И теперь она пришла, чтобы пустить помело в ход – смести останки сожженного тела с прогоревшей и остывшей крады.
С Толкун-Бабой явились три ее «белых» дочери, и Яра в изумлении смотрела заплаканными глазами, как три незнакомых женщины в белой одежде прибираются в доме и разбирают материну скрыню. Толкун-Баба достала сорочку из запасов княгининого белья, туго свернула ее, приговаривая что-то, опоясала черной нитью, потом отрезала часть белого плата и повязала на скрутку из сорочки – получилась лелёшка, вроде тех, которые нянчат девочки, но совсем другая…
Поначалу Яра смотрела на лелёшку с ужасом – Толкун-Баба своими руками сотворила ей новую мать взамен умершей и сожженной на краде. Слепым полотняным лицом та смотрела из чурова угла за ходом поминальной стравы. Яру послали отнести ей угощения, и она повиновалась дрожа. В лелёшке теперь пребывала часть души матери, но какой ужасной была эта перемена! Девочку и тянуло к лелёшке, и отталкивало.
Толкун-Баба подозвала девочку к себе. Яра подошла с решимостью отчаяния. Она знала, что эта небольшого роста морщинистая старуха во всем белом – самая мудрая, самая могущественная в земле хотимиричей. Толкун-Баба ведает, как сироте дальше жить. Оставшись без родной матери, Яра тем самым перешла под крыло к старшей матери всего рода и с покорностью ожидала ее воли.
Глаза у Толкун-Бабы оказались светлые, серовато-голубые, будто разбавленные весенней водой. Но добрые и грустные, и Яре снова захотелось плакать.
– Матушка твоя добрая и честная женщина была, у дедов ее с почетом примут, – сказала ей Толкун-Баба. – Как душа с телом расстается, то идти ей до дедов и бабок ровно сорок дней. И покуда идет она, нужно лелёшку-материнку кормить, поить, чтобы душеньке сил на долгий путь достало. А как минует сорок дней, ты эту материнку возьми себе и спрячь получше. Береги ее, а как будет печаль на сердце, достань, покорми и скажи: матушка моя, покушай и моей беды послушай. Расскажешь ей свое горюшко – она и поможет тебе.
Яра заливалась слезами от острой боли потери, и поначалу только об этом она и могла лелёшке рассказать. Но становилось легче: мать не ушла совсем, огненные ворота крады и желтые пески родовой могилы не отделили ее от дочери совсем.
Близилась осень, и Яра стала понимать из разговоров, что после Дожинок у отца вновь появится жена. Князю Благожиту не было еще и тридцати – не старый человек, отец всего одного сына, он не мог жить остаток жизни вдовцом. Роду Хотимирову нужна хозяйка, мать живой чади.
