"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Боги послали ему соперника… для схватки… последней схватки… Когда ты ускакала за оленем, из чащи вышел медведь. Ловчие не знали, что он там. Воевода схватился с ним, но рогатина сломалась в его руках… Медведь подмял его… отроки медведя убили и оттащили, но он успел сломать… воевода умер прямо там, на месте… Его привезли в темноте, когда ты уже спала, и он был мертв.
Предслава говорила медленно, давая Соколине время все это осмыслить. Та слушала, но не до конца понимала.
Лишь за какие-то знакомые слова ее сознание зацепилось. Она перевела взгляд к отцовской лежанке. Там стояла у стены его любимая старая рогатина.
– Но она же… не сломана, – пробормотала Соколина, которой казалось, что она не поняла самого главного.
– Это другая. – Предслава тоже глянула на рогатину. – Эту Хакон оставил в гостевом доме, ее принесли сюда, когда там прибирались. А Свенгельд ездил с другой, какой-то новой… наверное, с той, которую подарили Хакону, а воевода у него забрал.
– А та сломалась, и медведь… его убил?
– Да. Его уже обмыли и одели, он лежит в бане. Ты можешь пойти посмотреть… он не плохо выглядит. У него повреждена спина, но лицо цело. На него совсем не страшно смотреть.
Соколина взялась обеими руками за голову. Жуткое сознание совершенной оплошности наваливалось, будто каменная груда, и с каждым разом становилось все труднее вдохнуть. Парни же говорили ей… они же послали ее заменить рогатину и ясно сказали, иначе отца может порвать кабан… а она забыла…
Нет, не забыла! Она же взяла рогатину у отца… пошла с ней к Хакону… а там отец их застал вместе… А потом, когда он увел ее домой, она уже была так взволнована, что про рогатину забыла… а отец унес ее обратно.
Было так жутко, будто она проснулась и узнала, что во сне зарезала родного отца. Невидимая сильная рука стиснула и сердце, и горло, и крепло осознание: исправить уже ничего нельзя! Нельзя опомниться, скакнуть назад во вчерашний день, быстренько доделать забытое… Уже все случилось… Смерть – почти единственная ошибка, которую нельзя исправить.
– Не надо сильно плакать! – Предслава обхватила ее за плечи. – Помни, он сам хотел именно этого. Он был стар, он не желал «соломенной смерти», желал умереть в бою. И он умер в бою с противником много сильнее. С оружием в руках. Ему и не пожелать лучшей судьбы и лучшего конца. А тебя мы не оставим. Уже послали в Киев, скоро здесь будет твой брат Мстислав. Он позаботится о тебе и обо всех делах.
Соколина едва ее слышала. Как верное средство спасения, всплыла четкая мысль: чем бы перерезать себе горло. Но… это же значит – прямо сейчас предстать перед отцом! Или он попал в Валгаллу, куда ей путь закрыт, и они не встретятся… А вдруг? Представлялось, что грозный, разгневанный отец ждет прямо за порогом того света, и уже из-за этого было невыносимо страшно шагнуть за этот порог…
– Хочешь его увидеть? – Предслава, заметив, что Соколина почти в беспамятстве, принялась теребить ее. – Если можешь встать, пойдем. Посмотрим на него, а потом будем разбирать вещи. Его лучший кафтан староват, он в нем лет тридцать на пирах сидел, помнишь, мы хотели шить новый? Теперь придется с этим поспешить, ведь сейчас лето, с похоронами нельзя долго тянуть… Надо начать прямо сегодня. У меня есть серебряная тесьма на шелке, я подарю ему. А шелк возьмем синий и пришьем на грудь, помнишь, как было у Арнбьёрна Толстого? Говорят, в Бьёрко так теперь шьют для самых лучших людей…
А Соколина только открывала и закрывала рот, сама не зная, чего хочет: не то сказать что, не то закричать, не то просто вздохнуть как следует… Она лишь уловила: Предслава хочет, чтобы они куда-то пошли. И, наверное, после этого она наконец поймет, что происходит.
Соколина спустила ноги на пол, попыталась встать… Бревенчатые стены избы поехали куда-то в сторону, а лежанка рванула вверх – ей навстречу и злобно, будто норовя наказать, ударила по боку. Соколина едва сумела полубессознательно выставить локоть, чтобы уберечь нос…
К приезду Мистины на краю жальника близ Коростеня уже была готова могильная яма: в три шага длиной и шириной, стены выложены досками с опорными столбами по углам.
– Я помню, он как-то рассказывал, что его братьев хоронили по обычаю русов, – сказал Сигге Сакс, который привел сюда Мистину. – И велел приготовить ему русскую могилу, чтобы не терять времени. Но если тебе не нравится, всегда можно выложить краду. Помнится, он все время повторял «когда я прилягу на дрова»… так дров мы запасли. Даже лодью подходящую найдем.
– Не нужно, все хорошо, – кивнул Мистина, оторвав взгляд от выстланного досками дна ямы. – Я тоже помню рассказы, как хоронили его братьев. А раз отец считал, что для них это хорошо, значит, так же будет хорошо и для него.
По вечерам в гриднице было тихо: никто не кричал, не смеялся. Старые оружники рассказывали разные случаи из жизни покойного вождя – все, что могли о нем вспомнить по своему опыту и рассказам предшественников. Потом принимались за саги о великих героях древних времен, с которыми Свенгельд уже вот-вот сядет за один стол.
Тело дожидалось последнего переселения в погребе-леднике, обложенное льдом. Предслава и Соколина все эти дни усердно хлопотали и рукодельничали: Предслава заставляла Соколину разбирать все до одной укладки, распределять вещи покойного – что дать ему с собой, что раздарить, а что просто сжечь, – и шить недостающее. В такое время обязательно нужно занятие.
Занятая шитьем и разбором вещей, Соколина почти не выходила из дома. После удара по лицу у нее остались огромные синяки под глазами, которые и сейчас еще были видны, хотя успели позеленеть и отчасти пожелтеть. Хозяйство и подготовку к погребению вела Предслава. Володислав ворчал: жена-де загуляла и забросила дом и детей, но не требовал ее обратно. Присутствие жены в Свинель-городке давало ему возможность знать, что там происходит, а эту возможность он весьма ценил.
Предслава и Соколина поставили столько пива и браги, что в них можно было выкупать всю дружину. Ибо гостей ожидалось немало. Весть о смерти Свенгельда день за днем расходилась по Деревляни все шире, и уже вскоре к Коростеню начали прибывать люди. Несмотря на вырубку новых делянок, пока лист на деревьях в полной силе, несмотря на сенокос и приближение жатвы, к князю приезжали старейшины родов и волостей. По вечерам они собирались в обчине на Святой горе и толковали, как дальше жить древлянам. Все сходились на том, что необходимы перемены и они грядут.
– Сколько лет нас русь грабила, довольно им нашей кровью питаться! – высказывались старейшины. – Сдох змей проклятый, что нам житья не давал. Теперь сами будем на своей земле хозяевами!
– У нас свои князья есть, что нам эти русы киевские!
– Да еще при дедах поляне сами у нас в холопах ходили!
– Вот будет срок – снова станут холопами!
– Первое дело, торговлю с моравами опять себе в руки взять. Гнать русь с наших дорог!
– Князь Моравский – нашему князю тесть, он с нами будет.
– Что за дела: из нашей же земли в нашу едем, а князю русов за это мыто платим!
– Скажим им, Володиславе, больше мы так жить несогласные!
Древлянские старейшины единодушно требовали, чтобы Володислав немедленно донес их мнение до киевских русов. Оба князя помнили, что умер пока только один старый Свенгельд, а вовсе не все русы, как их сородичам, возможно, мнилось, но и они надеялись на скорые благоприятные перемены.
На самых скороспелых делянках начинала доходить рожь, и старейшины требовали делать зажинки, но Предслава, занятая проводами старого воеводы, не могла взяться за серп. Однажды на заре к ней явились старухи-большухи из ближних весей: в черных плахтах поверх беленых сорочек, с пышно намотанными намитками из тончайшего льняного полотна – весь убрус в перстень пройдет.
– Неладно, матушка! – заявили они. – Рожь пора зажинать, серпы вострить, ниве честь воздавать. Вупыря старого чествуешь, а племени родному помочь и недосуг?
