"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Где-то рядом мигнула чернота. Разгром? Окончательная гибель войска?
Непроглядная, мрачная мгла…
– Приехали люди, их направил сюда Самодар из Ликостомы, – продолжал Боян. – Они еще в устье Дуная сказали, что ищут тебя, и их отправили к нему.
– Люди? – с трудом, хрипло вымолвил Ингвар, будто ожидал вовсе и не людей. – Какие еще люди?
– Они говорят, послал их князь древлян Маломир. Тот самый, что приходится внуком Владимиру и двоюродным братом твоей жене, – Боян взглянул на Огняну-Марию, что стояла, прижавшись к боку Ингвара и обняв его локоть.
– Маломир? – повторил Ингвар, будто в жизни не слыхал столь чудного имени.
– Это его послы. Маломир отправил их к своему родичу Калимиру, дабы узнать, правда ли твое войско разбито греками и ты сам погиб. Говорят, у них там ходят такие слухи.
– Йотуна м-мать… Зови их сюда.
Боян обернулся и кивнул своим отрокам. Те побежали за приехавшими, а Ингвар возвратился к скамье и снова сел. Сердце колотилось так, что он не шутя испугался, как бы снова не треснуло сросшееся ребро.
«Твое войско разбито греками, и ты сам погиб…» И такие слухи ходят у древлян… На Руси? Ингвар похолодел. Если это правда, если такие слухи и впрямь пошли… Это значит, что пока он тут слушает про благоцветные деревья и любуется молодой женой, врученная ему судьбой Олегова держава на краю гибели.
Огняна-Мария подошла и уселась рядом, чинно сложив руки на коленях. Сейчас первые подданные из державы ее мужа увидят самую дорогую «добычу» его греческого похода…
Когда в базарный день по рынкам Гераклеи Понтийской бродили в толпе трое-четверо селян, на них ровно никто не обращал внимания. Одеты они были в точно такие же, как у всех простолюдинов, широкие туники из некрашеной белой и серой шерсти, с короткими плащами, заколотыми на плече, в узкие штаны, с дешевыми медными крестами на шее. Двое были темноволосы, один или два – рыжевато-русы. Проходя мимо городских храмов, крестились и кланялись, как все. Подали фоллис нищему. Покупая лепешки и кое-что из тканей, обходились скорее знаками, чем словами, но и тут чему дивиться: всякий горожанин Ромейской державы знает, что деревенщина подобна своему скоту, который и оставляет обычное ее общество. Пришельцы послонялись по рынку, сели в теньке под городской стеной перекусить. Потом вернулись к своей лодке и уплыли на запад – как и еще сотня таких же рыбаков и селян.
Зато когда три дня спустя, на рассвете, широкая бухта древнего города разом почернела от сотен скифских лодок, это увидели все. Ветер дул с запада, дав им возможность быстро подойти; при входе в бухту русы снимали паруса и брались за весла. Полные людей скутары стрелой летели к причалам. Прямоугольная бухта была слишком широка, чтобы ее можно было перегородить цепью, и единственной защитой города со стороны моря служили каменные стены.
Видя, что скифы уже на причалах, морские ворота закрыли, решетку опустили. Стратиоты гераклейского друнгария спешно собирались и бежали по стенам занимать свои места; внизу скифы выгружали на причал осадные лестницы, разобранный на части таран и целых пять стрелометов.
Друнгарий, давно предупрежденный о появлении на побережье скифов, успел собрать в город всю положенную ему тысячу человек. Но крепостные стены не чинились со времен Юстиниана и местами осыпались настолько, что по боевому ходу не везде удавалось пройти.
И скифы, будто знали, первым делом устремлялись со своими осадными лестницами именно к этим местам.
К полудню сражение было закончено: стратиоты перебиты, жители частью истреблены, частью выгнаны за стены. Гераклея оказалась заполонена тысячами русов. Рассыпавшись по улицам, они начали грабеж: обчищали многочисленные церкви, богатые дома, лавки, склады.
В Гераклее русы остановились надолго. Полностью захваченный город был достаточно велик, чтобы дать приют десятку тысяч пришельцев с их старой и новой добычей, а в древней гавани поместились все тысяча судов. Теперь в домах гераклеотов по очереди отдыхали русы: спали на лежанках под крышей, от чего совсем отвыкли за месяцы похода, мылись в старинных банях, готовили пищу на очагах. Захваченные в городе женщины пекли хлеб и варили мясо для победителей. И казалось, статуи древних героев, святые в росписи церквей и сама горгона Медуза в мозаике пола с изумлением взирает на пришельцев – здоровенных, краснорожих, со светлыми волосами и золотистыми бородами, так непохожих на потомков греков-дорийцев и фракийцев-мариандинов, что обитали здесь уже полторы тысячи лет.
Но поход еще не был окончен. Каждый день часть войска отправлялась по окрестностям. Плодородные долины вокруг Гераклеи изобиловали селениями, где жители уже сжали хлеб и готовились убирать виноград. На краях опустевших полей стояли украшенные лентами, заплетенные в косы снопы – почти такие же, как «Велесовы бороды», что покрывают по осени все нивы Русской земли. При виде их славяне спохватывались: чуры, да никак уже осень? Невольно вспоминались жатвы на родной стороне, песни жниц, пиры, свадьбы…
Вблизи Гераклеи наткнулись на еще один город – Филиос и думали было осадить. Но тот, видя судьбу Гераклеи, предпочел сдаться сам и предложил хороший выкуп в обмен на то, что русы не войдут в него, не станут разорять дома и церкви. Бояре, посовещавшись, согласились: добычи было взято уже немало, и никому не хотелось терять людей в сражении, чтобы получить доступ к куче ненужных пожитков, если серебряные чаши и золотые монеты жители готовы отдать добровольно.
К тому же войску требовалась передышка: накопились раненые, появилось немало больных. Ни с того ни с сего на человека нападал жар, томил ознобом по полдня или больше, потом отпускал, и больной обливался потом. Все это так ослабляло, что к участию в вылазках хворые не годились, а их было уже около сотни. Пленные женщины говорили, в этих краях такая болезнь ходит постоянно. Другие маялись животами: то ли съели не тот овощ, не то попили грязной воды.
Дальше на восток за Пафлагонией начинались уже те края, в которых греки столетиями воюют с сарацинами из Сирии. Там же, кроме сарацин, находились лучшие греческие полководцы и собранные ими на это лето войска – потому-то вблизи столицы русы, напавшие с той стороны, откуда греки не ждали, и могли бушевать почти безнаказанно. В дальнейшем продвижении возникала угроза наткнуться как на сарацин, так и на греков.
Обдумывая все это, Мистина прикидывал: не пора ли поворачивать назад? Собрал бояр, общими усилиями посчитали дни: выходило, что войско в Греческом царстве уже около двух месяцев. По опыту купцов, подступало время возвращения домой: не позднее чем через две-три недели те уходили из Царьграда, чтобы успеть добраться до Киева прежде первых предзимних холодов. Войско же находилось на шесть переходов дальше от Царьграда на восток, и возвращение, при такой большой добыче и малом числе людей на каждом скутаре, могло растянуться дольше обычного.
– У нас есть два решения, – объявил Мистина воеводам, сидя на хозяйском мраморном сиденье в самом богатом дворце Гераклеи. На полу перед ним была выложена кусочками цветного стекла ужасная рожа какого-то чудовища с разинутым ртом и змеями вместо волос: сперва русы даже опасались на него наступать, потом привыкли. – Или мы сейчас поворачиваем штевни и возвращаемся домой на Русь, или остаемся здесь зимовать. Если остаемся, надо сейчас начинать готовиться, запасать на войско съестные припасы, дрова и теплую одежду.
Люди, с двух длинных каменных скамей вдоль стен взиравшие на него сейчас, были те же, что поднимали чаши богам на последнем пиру в Киеве – и в то же время совсем другие. В Киеве клятвы Ингвару приносили шестьдесят два человека – малых князей, бояр и наемников. В тот вечер, когда после огненной битвы Мистина говорил с ними о продолжении похода, вблизи устья Босфора перед ним сидели сорок три боярина. Теперь, после двухмесячного похода, осталось тридцать пять. В начале похода возле Ингвара и Мистины был целый круг из тех, кто входил в число княжьей родни: Тородд, Фасти, Сигват, Эймунд, Хельги Красный, Острогляд. Ярожит с Шелони – брат мужа Эльгиной сестры Вояны. Чернигость – свекор другой сестры, Володеи. Жизнята – внук Избыгнева и сват Эльги через Олега Предславича. Теперь из них осталось меньше половины: повернули назад в Киев Фасти и Сигват, погиб Чернигость, а позднее – его родич Буеслав, пропали после битвы в Босфоре Хельги и Эймунд; еще сохранялась надежда увидеть их когда-нибудь живыми, но когда и где? Не вернулся из долины вифинской реки Гипий Ярожит со всей своей дружиной, и совсем недавно, уже здесь, в Гераклее, умер от лихорадки Жизнята Далемирович. Из тех, кого Мистина считал родней, уцелели и остались при нем лишь Тородд и Острогляд.
