"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Да я сам-то его не видел пока. А был тут на днях человек один из Киева, он рассказал, что правда жгли.
Унерад стал пересказывать услышанное от Владара – вести об огненном испытании все шире расходились по земле. Етона посадник понимал: кому же будет не любопытно поглядеть на такого человека, который сам, по доброй воле, сел в горящий костер, чтобы показать силу своего бога? Ему и самому не терпелось увидеть епископа, и жаль было, что Лют с дружиной и своими ранеными сможет доехать сюда от Веленежа, может быть, только дней через десять.
За год на плеснецком столе Етон, бывший найденыш, бывший Рысь из числа лесных «серых братьев», заметно изменился. Те немногие люди, кто знал его до знаменательного дня выхода из могилы – княжеский телохранитель Думарь и «лесная женка» по имени Виданка, растившая его с трех лет, – с трудом узнали бы своего питомца. Исчезла привитая лесом угрюмость и немногословность, прояснился пристальный недоверчивый взгляд, в повадке вместо настороженности появилась живость. Всеобщее потрясение – не каждый день у людей на глазах древний старец оживает и выходит из могилы, омолодившись лет на шестьдесят, – помогло Етону-второму взойти на плеснецкий стол, но требовалось еще на нем удержаться. Етону-второму, который на самом деле прожил на свете двадцать лет, и то в лесу, не было смысла притворяться Етоном-старым: он ведь не мог так же легко, как княжий кафтан в красно-бурых греческих орлах, натянуть на себя его острый ум, знания, мудрость и опыт восьми десятков лет. Со временем неизбежно выявилось бы, что и память Етона-старого о прожитой жизни вся осталась на дне могилы. Поэтому бывший Рысь повел себя так, будто был внуком старого князя: просил у бояр совета, немного свысока заискивал перед ними, и эта его повадка, надменная и приниженная разом, льстила им вдвойне. Но даже если у людей и рождались подозрения, им предпочитали не давать воли. У Етона-старого ведь не было другого наследника. Свергнуть Етона-молодого, пусть даже он и самозванец, для бужан означало остаться вовсе без собственного князя и целиком предаться в руки чужака-киянина. Они помогали Етону-молодому, не замечали его оплошностей, зато превозносили то, что за этот год он, молодой парень, еще немного подрос. Многозначительно показывали на зарубку на столбе в гриднице – дескать, увидите, через пять лет макушкой до нее достанет!
И хотя поборы Святославовой дружины и разные обиды, нанесенные бужанам, вызвали в народе много недовольства, умные старейшины понимали: для мятежа сейчас не время. Нужно копить свои силы и выжидать случай, когда у Киева сил не будет.
Вынужденный жить за другого, вдыхая и выдыхая ложь, Етон неплохо выучился лицемерить. С увлеченным видом он слушал Унерада, повествовавшего об огненном испытании Адальберта, но думал о другом. До Адальберта ему не было особого дела – пусть бы бискупа кияне зажарили на том костре и сожрали, он бы и не вздохнул. Приехал Етон к мутной осенней Горине по совершенно другому делу, а про встречу Адальберта пришлось спешно придумать, чтобы объяснить свое появление. Соваться сюда, на восточную сторону реки, он был вовсе и не должен. Дней пять назад до него наконец добрались трое гонцов, отправленных Володиславом из Вручего. Много дней пробираясь по осенним лесам и болотам, где им порой приходилось заново мостить гать через топь, чтобы провести своих коней, они были измучены до крайности, но принесли такую весть, что Етон и сам немедленно решил пуститься в путь.
– Володислав тебе, княже, невесту сыскал – такую, что и не взгадать! – говорил Репа, старший из троих – немолодой, с морщинистым лицом мужчина. Голова его, почти лысая, лишь с венчиком рыжеватых волос, напоминала репу, откуда, видимо, и пошло прозвище. – Самого Олега Вещего внучку. Или правнучку, леший разберет, но она – дочь Олега, что сейчас во Вручем посадником сидит. Была она женой самого Святослава, да ныне он ее отпустил от себя, и с немецким бискупом она в те немецкие страны уезжает. По Моравской дороге.
– Святослава жена?
Етон живо ухватил суть; от потрясения кровь бросилась в голову, вызвав тупую боль над бровями.
– Она поедет сюда?
– Через твои земли поедет.
– Вот за эту весть Володиславу от меня поклон низкий! – Етон непритворно оживился и даже от возбуждения потряс перед собой кулаками. – Вот это… за такую весть, друже, гривны серебряной не жаль. – Он с размаху хлопнул Репу по плечу. – Дал бы тебе, как брату, кабы Святослав мою казну не повытряс. Святослав у меня жену отнял, а теперь я у него отниму! Видят боги его разбой – мне сами в руки дают возмещение!
– На твоей земле ее брать опасно – Святослав сызнова с войском придет, – предостерег его Репа. – Володислав сам ее переймет, еще на Деревской земле. На тебя не подумают – будут на нас, древлян, валить, может, на Олега самого, – Репа усмехнулся, – что сам дочь родную умыкнул, расставаться не пожелал. Он ведь не хотел ее за Святослава отдавать, ее тогда силком у него из рук вырвали, а теперь, видать, надоела, опостылела, вот и отдал немцу. Скажут, отомстил Олег. А со временем… как ты в силу войдешь, да и мы соберемся, глядь – у тебя жена Олегова рода, а с нею и стол киевский захочешь взять, так и возьмешь.
– А много ли с нею людей будет? – сразу спросил Семирад, воевода еще времен прежнего Етона.
Репа в ответ развел руками: этого он не мог знать, поскольку передал лишь то, что Одульв поведал Олегу Предславичу во Вручем.
– И про другую нашу невесту добрая весть имеется. – Репа улыбнулся, показывая нехватку передних зубов. – Ольга киевская дочь Володиславову, Малушу, из Киева к деду во Вручий отпускает.
– Отпускает? – Етон едва не подпрыгнул. – Дочь Володислава? Так зачем нам эта… как ее – Олеговна? Лучше же мне деву молодую взять – она тоже рода Олегова, да и от деревских князей…
К Малуше он сватался еще год назад, но Эльга тогда не отказала ему гласно – она привязала Малуше ключ, тем самым сделав невозможным даже разговор о сватовстве к рабыне.
– Не взойдет, – Репа мотнул головой. – Ольга условие поставила: пусть-де Олег ей на кресте поклянется внучку без ее ведома замуж не отдавать и никому не обещать. Только на этом условии, значит, передаст, а иначе и не мечтай.
Етон слегка переменился в лице, в его грубых чертах сквозь наносную приветливость сверкнуло нечто лесное, хищное.
– Нет, – Репа, без слов его понявший, прищурился и снова покачал головой. – Не я запрет кладу, а Володислав говорит, не будет такого дела. Олег за слово свое держится крепко. Он сам из руси, а волк волку бок не вырвет. Если даст Ольге слово, то не отступит. А про дочь он зароков не давал, да и не его то будет воля.
– Воля здесь будет наша, – прошептал Етон, будто боялся, что русские боги услышат и отнимут такую редкостную удачу.
Договорились, что захват Горяны Володислав возьмет на себя, а Етон будет, примерно рассчитав нужное на дорогу время, ждать его на реке, чтобы поддержать и прикрыть от возможной погони.
Время встречи пришло. И к Етону явился ожидаемый вестник – это был сам боярин Коловей, ближайший Володиславов соратник все эти нелегкие десять лет. Но весть он принес не победную, а горестную. Богам не поглянулся лихой замысел – а может, русские боги оказались сильнее деревских. Володислав был убит в схватке с бережатыми, и не только Горяна, но и тело последнего князя деревского осталось в руках киян. Коловей просил помочь – выпросить или выкупить у киян тело Володислава.
– Уж они там, небось, от радости третий день пляшут, что извели князя нашего, – говорил боярин, когда-то такой веселый, а теперь осунувшийся и потемневший лицом от горя. Десять лет он верил, что не зря боги чудом уберегли Володислава от смерти во рву под Искоростенем и со временем избавят от врага и всю его землю. – Разве ж они погребут его как положено, по-княжески, по обычаю дедовскому? Зароют, как пса, в канаве проточной, а то еще хуже – голову на копье взденут и повезут в Киев, удалью своей хвалиться.
В свой замысел Етон посвятил далеко не всех плеснецких бояр. Но Береста, хоть тот в боярах не числился, уведомил обо всем первым. Берест был вожаком всех живших в Плеснеске древлян, и при нем имелось еще несколько десятков удальцов, в любой день готовых к новой схватке с киянами. Из них и набрали половину той дружины, которую Етон взял с собой в осенний поход за невестой.
