"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Поедем. – Лют в задумчивости качнул плетью в сторону опушки. – Послушаем, что этот соловей там Олегу поет. Совсем дурной – с Сигурдом себя равняет…
В тот же день добраться до Горины, как намеревались, не получилось: переговоры вышли долгие. После беседы с Величаной молодой Етон больше не настаивал на возвращении бывшей жены. Поглядев в ее зеленые – как у вилы! – глаза при дневном свете, он понял: глупая молодуха себя не пожалеет, но и его погубит. Ни к чему было после всех трудов терять завоеванное, и Рысь отступил.
Нарушить волю старшего над собой Олег Предславич отказывался решительно, но, помня заповедь о блаженстве миротворцев, был вовсе не прочь помочь соперникам примириться. Затянись война на Волыни – его Деревская земля оказалась бы между враждующими полками, как между молотом и наковальней.
– Я готов признать власть Святослава над собой, раз уж он одолел меня на поединке и все было по закону, – говорил ему молодой Етон, сидя на кошме под березами. Пива здесь было негде взять, но усталые, измученные жарой люди были рады и холодной воде из ключа. – Не водилось прежде на свете, чтобы волынская русь киевской дань платила. Но боги новой жизни задаром не дают – Один позволил мне вернуться в белый свет, а за это чем-то поступиться придется. Я согласен давать Святославу дань. Но по справедливости, коли уж он забрал у меня мою жену, то должен дать мне новую. Посватай мне невесту от Святослава. Тогда будет мир между нами крепок и всем нам боги счастья дадут.
– Я желаю мира в душе и всякой вражды уничтожения, но могу лишь поддержать твое сватовство, а решать будут Святослав и Ольга, – отвечал ему Олег Предславич. – Ты вернешься отсюда в Плеснеск, к Святославу, и пусть твои бояре попросят для тебя невесту. Но мой тебе совет: лучше тебе с этим не спешить. Пусть все поуспокоится. Хотя бы до зимы, когда придет пора идти по дань.
Стоило подождать, пока гнев и досада Святослава улягутся. Пока он получит весть, дай бог, о благополучном рождении еще одного сына. А утвердив свою власть и будущее рода, он станет более склонен миловать и награждать.
– Ты ведь едешь в Киев, к матери Святославовой, – напомнил Етон. – А все ведают – она еще с Ингоревых времен на киевском столе мужу и сыну равна и, когда их нет, Русью самолично правит. Коли мать Святославу укажет, ее он послушается. Склони ее к миру.
– Жены любят девок сватать, им только дай на свадьбе поплясать, – хмыкнул Храрь. – Что простые, что княжеские.
– Ольга ведь ныне тоже Христов закон чтит, мы слыхали, – добавил Безрад.
Олег Предславич лишь наклонил голову. Крещение Эльги в Царьграде повредило согласию между матерью и сыном, и в деле с Улебом и Горяной Святослав не послушал советов Эльги. Если ей не удалось склонить сына к милосердию даже к ближайшей родне, чего же хотеть бужанам?
– Я передам ей твою просьбу. – Это Олег мог пообещать. – Но могу уверить лишь в том, что я сам всем сердцем желаю мира между Киевом и Плеснеском.
На этом простились, и каждый отряд направился в свою сторону. Однако охранение спереди и сзади Олег усилил, всем отрокам было велено держать при себе все вооружение и даже щиты, чтобы всякий миг быть готовыми принять бой. Лют, держа на седле щит, доспех и все свое оружие, не отдалялся от Величаны более двух шагов. В глубине сердца она этому радовалась, хотя он с ней не разговаривал и даже почти не смотрел на нее, занятый осмотром дороги и окрестностей.
Однако ночь прошла спокойно, и назавтра перед полуднем дружина благополучно переправилась через Горину. Бужанский стан миновали беспрепятственно. Их приветствовал Торгрим, оставленный в воеводах Семирадом. Он знал уже обо всем, что случилось, включая встречу с Етоном по пути. Надо думать, Етон или Безрад послали ему верхового гонца.
На том берегу их встречали киевские гриди и воевода Асмунд.
– Что, дядька! – с середины реки крикнул ему Лют. – Не скучали тут без нас?
Величана оглянулась на него: Лют широко улыбался, и лицо его сияло, будто солнце. От такой красоты у нее щемило в груди. Вот такой он казался ей настоящим, а не тот мрачный и неразговорчивый, что ехал возле нее все эти дни.
– Из Киева были гонцы? Как там наша княгиня молодая?
– Нет вестей пока. А ты никак жену себе раздобыл? – Асмунд в удивлении воззрился на Величану.
– Ты скажешь! Это Етонова княгиня. Велено ее к Эльге доставить.
– Етонова? – Асмунд принял повод ее коня у отрока, который по грудь в воде вел ее через брод, и, не скрывая любопытства, оглядел молодуху.
– Я же зимой рассказывал! – напомнил Лют. – Старый пень себе деву нашел в жены, а она ему в правнучки годится!
– Но что же она… не в «печали»? – с недоумением, стараясь, чтобы это не прозвучало как упрек, ответил Асмунд.
– Да Старый Йотун помирать передумал. Похоронили его, как доброго человека, а он на третий день взял да и вылез.
– Шутки шутишь?
– Да, жма, чтоб это были шутки…
Прямо сейчас все рассказывать было некогда: сперва требовалось устроить две пришедшие дружины на отдых. Отроки Асмунда показали свободное место, поднялась привычная суета: одни ставили шатры, другие рубили ветки для шалашей, третьи шли за дровами. Конюшенные вели поить лошадей, повара рылись в припасах, готовясь варить кашу. Младшие волокли от реки большие черные котлы с водой. Для Величаны тоже поставили шатер. Покончившие с первыми делами отроки тянулись к реке купаться.
Величана увидела Люта – наконец-то он был почти ничем не занят, а просто стоял перед своим шатром, оглядывая стан, – и подошла.
– Ты что-нибудь надумал?
– Что я должен был надумать? – Лют сделал вид, будто не понял ее.
Он просто не хочет об этом говорить. Но Величана слишком устала от тревог, не зная, чего ждать впереди.
– Ну, про меня и… про Етона. Ты скажешь кому-нибудь, что он… не Етон вовсе?
Лют подавил вздох и отвернулся. Он не хотел об этом думать, потому что понимал важность открытия. Если тот парень с шальными глазами – вовсе не Етон, то Святослав – единственный законный владыка земли Бужанской. Но это открытие погубит Величану. Поддельному Етону даже не придется ее срамить, как он грозился, – бояре и сами вспомнят, как провожали «прохожего молодца» в клеть, на ложе из ржаных снопов. Пусть и с согласия настоящего Етона. И пусть все будут понимать, что Величана не виновата и была одурачена, как и все эти достойные мужи, – от срама это не избавит.
– Все бы ничего, кабы он про невесту речи не завел…
– А про какую невесту он говорил? Откуда у Святослава ему невесты? У него есть сестры?
– Есть одна, да она мала еще… И не даст ему Святослав свою сестру, это пес высоковато метит. Зверь, жма, благородный!
– А кого может дать?
– У родни, может, поищет… У Острогляда есть еще в дому девки, а его жена покойная – Олегова сестра. У нас в роду есть невеста. – Лют хмыкнул, – Мистишина дочь, да ее в Плесков увезли.
– Вы отдадите девку этому… псу недорезанному?
– А клюй ему пернатый! Если этот пес вздумает за нашу Витянку свататься… я… все брату расскажу, – от этого решения Лют облегченно вздохнул. – Пусть он решает, что дальше. Но я не буду молчать, если за этого стервеца будут из родни кого отдавать.
– А если не будут?
– Не будут… – Лют сплюнул. – Пусть тогда Святослав сам решает, как с ним быть. А мне что – Етон он или пес криворылый. Мне с ним детей не нарекать.
– И с товарами тебе туда больше не ездить…
Лют еще раз сплюнул:
– Земель разных на свете много. У греков, у хазар… Мне хватит.
Величана вздохнула. Для него, мужчины, белый свет был огромен – от Гурганского моря до Варяжского. Он мог попасть туда, куда ей не залететь даже мыслью. Уже это ее путешествие из Плеснеска в Киев было почти чудом. Ведь ей полагался в жизни всего один переезд, из родительского дома в мужний, и тот уже остался позади.
– Боги, я ведь уже должна была быть мертвой! – прошептала она.
Эта мысль приходила к ней часто, но каждый раз поражала. Миновало немало дней после смерти и погребения Етона, и ее тело уже должно было разложиться на дне его могилы. Вот так же шелестели бы березы, а она бы не видела их. Плыли бы по небу облака, бросали легкую тень на траву с этими вот розовыми гвоздичками, но ее это не радовало бы – ее отделяли бы от этого светлого мира дощатая крышка и земляная насыпь. И с каждым днем эта насыпь росла бы и росла… На этом лугу сейчас ходили бы туда-сюда эти самые паробки, переговаривались, занимались своими делами, вели гнедых и вороных коней с водопоя, и никто не думал бы о ней. Она так хорошо помнила всю свою недолгую жизнь, будто та лежала у нее на ладони – и ей уже был бы положен предел.