"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Наверху сияла мозаика – изображение Христа с раскрытым Евангелием в руке. Бог и правда пребывал здесь, как обещал ей Савва – взирал на гостью пристально, но не сердито, видимо, довольный ее приходом. Невольно она поклонилась – уж слишком живо смотрели его глаза, и она перестала понимать, изображение ли это или на самом деле она видит Бога… «Я есть свет миру!» – пояснил ей Вонифатий надпись на листах в руках Христа.
Свет был рядом – изливался через три огромных дверных проема в многоцветно мраморных стенах.
И они вступили в свет.
Рядом шла Ута и крепко держала ее за руку, но Эльга едва осознавала присутствие сестры. Войдя во тьму горы, она очутилась в море солнечного света. Это оказался особый мир, так решительно отделенный от того, снаружи, что, казалось, эта сотня шагов перенесла ее за три года пути. Во все стороны уходили просторные помещения, мелькая за чередой многоцветных каменных столпов. Светло-серые стены были украшены мараморяными досками: светло-зелеными, розовыми, желтыми. Этот мир был так наполнен – во всех направлениях, – что не удавалось понять, насколько он на самом деле велик. Наполнен красотой и просто огромен. Необъятен, но всеобъемлющ. Вокруг простиралось отдельное мироздание, совершенно не такое, к какому она привыкла.
Золотое царство… Царствие Небесное…
Сам воздух его полнился золотым сиянием. Громаднейшие мраморные столпы – багряно-красные, зеленые, черные – уводили взгляд вверх. Каждый из них не уступал по величине тому исполинскому ясеню, на котором держится мир, но только здесь их высилась целая роща, и оттого возникало чувство, будто стоишь у корневой опоры всех миров, сколько их ни есть. Над теми столпами, будто на плечах их, тянулся еще один ряд столпов, соединенный узорными сводами, и держал на себе следующее небо…
А самое верхнее, истинное небо, просто нависало над храмом. Столпы не касались его, не упирались в кровлю, как в людских жилищах. Золотое небо держалось само, парило, как облако. Сияние его заполняло все пространство над головами; лишь приглядевшись, удавалось различить вокруг золотых полей легкие обрамления из цветов. На высоте горели огненные пятна, от них живые, дышащие лучи пронзали воздух, будто копья, и Эльга не сразу сообразила: это же окна, сквозь которые заглядывает солнце. От попытки глядеть на это золотое небо все плыло перед глазами, голова кружилась, ноги подкашивались. Кто-то из священников подхватил Эльгу под вторую руку, но она даже не смогла обернуться и взглянуть на него.
Ибо там, в самой вышине золотого сияния, Эльга снова увидела ту женщину, что с ребенком на руках восседала на беломраморном престоле. Эльга с трудом различала ее черты, но оставалось впечатление совершенной красоты и величия. Царица мира взирала сверху на Эльгу, архонтиссу русов. И ясно было: перед Ней Эльга – ничто. Но это чувство не подавляло, не оскорбляло, а вопреки ожиданию вливало в сердце тепло, отраду, любовь. Эльга, привыкшая быть опорой своего мира, наконец увидела опору и для себя, во много раз мощнейшую. Нашла истинное сердце мира, зримое и почти осязаемое, чтобы отсчитывать от него отныне каждый свой жизненный шаг.
Священники вели их с Утой под руки – расцепиться две архонтиссы молчаливо отказывались, – показывали по сторонам. С этими водителями они отважились пересечь полосы зеленого камня на беломраморном полу – обозначения райских рек. В дальней стороне стоял святой престол, а над ним сияли царские венцы – десяток или больше, – подвешенные на внушительных золотых цепях.
– Сии венцы, – звучал над ухом голос Вонифатия Скифянина, – не людьми, не человеческим искусством измышлены и сработаны. Когда Бог сделал василевсом Константина Великого, первого из христиан на трон царский воссевшего, то послал ему через ангела эти мантии и венцы и повелел ему положить их в Великой Божьей святой церкви, и не каждый день облачаться в них, но когда случается всенародный великий Господний праздник. По воле Божьей они подвешены над святым престолом и украшением церкви служат…
Но даже самоцветные царские венцы значили немного по сравнению с золотым сиянием небес, казались лишь его осколками. Пробиваясь сквозь это сияние, взор уходил все выше – с первого неба на другое небо, откуда смотрели вниз, на людей, сам Бог и Его Мать, будто звали к себе в этот свет. Совсем наверху виднелись высокие узкие оконца, а за ними – третье небо, но не то, что раскинулось над земным миром. Там голубел тесный проход в истинное небо, то, где живет Бог. И, как ни высоко те ворота находились, все же никогда Божье небо не казалось таким близким, как отсюда. Везде горели свечи – тысячи свечей в серебряных светильниках на толстых цепях. И мнилось, это рои радостных душ, пребывающих с Господом, сияют от блаженства. Бесчисленные, как звезды.
Другой грек что-то сказал. Эльга не обернулась, но услышала голос Ригора:
– Твое изумление понятно, княгиня, но тебе следует знать: никто и никогда еще не пресыщался этим зрелищем. У тебя будут случаи осмотреть Великую церковь, но сейчас тебя ожидает патриарх.
Покои патриарха примыкали к храму, и Эльгу провели туда по каменным переходам и лестницам. Убраны они оказались куда проще и сдержанней: лишь резьба по мрамору, золоченые кресты на столпах. Выйдя из-под золотого облака, Эльга ощутила облегчение: сияние неба для непривычного глаза оказалось уж слишком непростым испытанием. Эта красота обжигала душу до боли, и теперь прохладный серовато-белый мрамор патриарших покоев успокаивал и навевал отраду, будто прозрачные струи ручья в жаркий день.
Но и теперь, когда она сидела, в окружении своих онемевших женщин, на подушке с кубком свежей мурсы в руке, Святая София еще владела ею. Храм был слишком велик, он не вмещался в душу, но и та часть, которая вошла, не хотела уходить.
Эльга догадалась встать, когда вошел патриарх, но едва восприняла смысл его приветствия. Вопреки ожиданиям, верховный служитель могущественного греческого Бога выглядел вполне заурядным образом: мужчина средних лет, с простым худощавым лицом, с седоватой бородой на впалых щеках. Широкое его зеленое платье-мантия выглядело куда скромнее, чем уже виденные Эльгой одеяния знатных греков, но от прочих его отличал головной убор. Шапку закрывал белый убрус, примерно такой же, какой носили на Руси женщины, но с богатейшим золотым шитьем на очелье и на спускающихся на плечи концах. Венчался убор небольшим золотым крестом. В руке патриарх держал посох с чудным навершием; будучи еще далеко не дряхлым человеком, в опоре он не нуждался, но это был знак его священных обязанностей.
– От многих слышал я одну и ту же весть добрую, – начал патриарх, вновь пригласив ее сесть, – будто пришла к нам архонтисса безбожного народа рос. И как ищет хороший купец бесценный жемчуг, так она – Иисуса Христа.
– Я пришла… желая увидеть честь и красоту державы вашей греческой…
Эльга с трудом собиралась с мыслями, ловила обрывки заранее продуманных речей. Но сами ее мысли потерялись в сиянии, заполнявшем голову и душу. Окружающий мир отодвинулся и стал мягким: по пути сюда ей казалось, что она ступает по облаку, теперь она сидела на скамье, будто на облаке. Мелкими и незначительными стали все цели ее прибытия сюда, все замыслы, надежды, расчеты. Все то, что она сама, как наследница Вещего и княгиня земли Русской, представляла собой, утратило вес. Слова о Боге, благодати, спасении, вечном блаженстве в ее киевской избе оставались только словами. Теперь за ними встал ясный зримый образ. Перед глазами сияла закутанная в покрывало прекрасная женщина с младенцем на коленях, помещенная среди солнечного света. Эльга увидела истинное Царствие Небесное, и у нее не осталось ни замыслов, ни желаний. Потребность найти туда дорогу стала очевидной, как необходимость дышать или есть, чтобы жить. Иисус Христос, о котором она раньше лишь слышала, здесь явил себя во всей мощи и блеске.
– И что же показалось тебе превыше всего прочего?
Эльга взглянула ему в лицо. Патрарх Полиевкт смотрел на нее испытывающе, но словно уже знал ответ. Ему ли, хозяину этого преддверия неба, не ведать его силы!
