"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Кияне не хуже самого Благожита понимали, что такая выплата ему не под силу.
– Мы в один день все не требуем, – сказал ему Мистина. – По кунице с дыма… сколько у тебя дымов?
Благожит не мог ответить точно: ему не было нужды этого знать. Осенью и зимой он ходил в полюдье, взяв с собой ближайших родичей, останавливался в обчине каждой волости, пировал там с местными старейшинами, получал от них в дар ценные меха и мед, а от каждой молодухи и каждой роженицы – по отрезу льна на сорочку. Но сколько всего в каждой волости отдельных семейных изб – он не знал, ему и не требовалось.
– Года за три ведь соберем? – уточнил Мистина.
– Это ты что же… – Благожит нахмурился от мучительной боли в груди, – про дань толкуешь?
Мистина слегка развел руками:
– А иначе только людьми. Девками и отроками. Пересчитать? Но люди будут стоить как взятые на месте, а это по гривне на отрока, по две – за девку, и то если целая.
Один убитый отрок обошелся бы в сорок живых…
– Нет, нет, нет! – Благожит помотал головой. Затребуй он с каждой своей волости отроков и девок, это получилась бы тысяча человек! Это надо созывать общее вече, но ответ ясен – своих детей в челядь люди не отдадут. Не настолько еще захудали.
– Зато на эти три года, пока не расплатитесь, твои люди смогут ездить с нами в Царьград и продавать излишки там, – утешил его Мистина, но Благожит в расстройстве даже не сразу оценил, какой подарок ему делают. – Княгиня даст им печать для царьградских торгов наряду со своими купцами.
– Да что мне продавать-то? – Благожит хлопнул по коленям. – Сорочку последнюю?
– Так, может, и не последнюю. Как узнают твои люди, что такое платье греческое, – от старого до малого все в лес побегут на добычу.
Но Благожит не давал окончательного ответа, все тянул, хотя сам не знал, чего ждет, – иного средства уладить дело никто не видел. Но он все не мог смириться с такой несправедливостью судьбы, что должен за чужую вину на три года отдать свое племя в неволю!
– Был бы ты ранее с нами заедино, – как-то сказал ему Мистина, – Людомир не посмел бы с тобой такие шутки шутить. Етон уже восемь лет наш союзник, так Волынь в его сторону не глядит даже. Знает, с кем переведается, если вздумает на старика руку поднять.
Благожит был зол на Людомира, но в глубине души жалел о тех минувших временах, когда все земли правобережья были под властью могучего Дулеба и не ведали раздоров.
– А ведь киянин прав! – сказала ему Карислава, которой он вечером пересказал речи воеводы. – Людомир-то хотел у тебя и жизнь, и землю отнять! И меня саму тоже!
Только теперь она решилась рассказать мужу о том, что слышала от Людомира в его последний вечер. Не до конца. О самых последних его словах, о его жажде заполучить ее в жены, она предпочла умолчать и сейчас. Но рассказала о задуманном поединке – кто, дескать, одолеет, тому дом, семья и земля.
Благожит долго сидел, вцепившись в волосы. Родная изба, где он столько лет чувствовал себя в покое и безопасности перед привычными, успокаивающе неподвижными деревянными ликами чуров, что веками впитывали дымы печи и запахи еды, больше не могла укрыть его от гибели. Плахи пола качались под ногами, хоть и находились ниже уровня земли. Прямо сюда, к нему в дом, к печи, где жили души дедов и бабок, вломились два зверя, волк и медведь, оба желая сожрать его со всем родом. Оставалось или погибнуть, или покориться одному из них.
– Есть еще… одно средство, – обронила Карислава.
– Какое еще? – Благожит устало поднял на нее погасшие, безнадежные глаза. – Тебя, что ли, отдать? Кроме тебя, ничего дорогого не останется у меня скоро.
– Древляне. Если сумеем выдать убийц, то головничество можно не платить.
– Да где ж я их возьму! – Благожит всплеснул руками. – Их давно след простыл. Знал бы, где они, – из камня бы выбил!
– Они вернутся. Только нужно сделать кое-что… приманить их.
– Как я их приманю? Как медведя – на козу дохлую?
– На живую, – Карислава улыбнулась.
На уме у нее была Яра и ее лицо в день последней встречи с Далятой у Перунова камня. Но княгиня колебалась: страшно было делать родную девушку приманкой в раздоре безжалостных, непримиримых хищников. И ведь речь шла обо всей судьбе Яры – если сделать ее наградой победителю, то как знать, кому она достанется? И за кем придется идти вместе с нею всему роду Хотимирову?
Но если она сумеет собой одной выкупить из неволи весь род, как те девы, что отдавались Змею Горынычу, чтоб не летал, не жег и не губил… такова судьба ее, для того боги ее княжьей дочерью сделали.
– Они ведь передавали через бужан, что хотят Яру сватать за Святослава? – добавила княгиня.
– Ох… верно, – за эти два дня Благожит вовсе забыл не только о сватовстве, но и о том, что у него есть взрослая дочь.
– Если отдать Святославу Яру, то и древлян ему долго ждать не придется. Помнишь, Коловеев отрок, Далята Величарович, за ее венок с Жировитом сцепился? Уж очень ему Яра по мысли пришлась. Не смирится он, если ее другому отдадут. К тому же врагу его кровному.
– Так что же… сватать им Яру?
– Да, – Карислава значительно кивнула. – Ты вот как сделай: обещай киянам дань, но положи условие – если к ним древляне сами явятся, то пусть они убийц возьмут и мстят им, а дани нам не платить больше.
Благожит помолчал: он был слишком расстроен, чтобы сообразить, может ли тут дело сладиться.
– А чтобы сватать их, я сама, коли хочешь, с их княгиней потолкую, – предложила Карислава.
Сватовство у хотимиричей было женским делом: им занимались старшие родственницы жениха и невесты, а мужи служили только послухами, своим присутствием придавая делу важности.
– Не боишься ты… с ней говорить?
– Чего мне бояться? – Карислава подбоченилась. – Я на своей земле. Не в этом трудность.
– А в чем?
– Не мы ведь Ярой владеем. Судьбу ее решать будет Толкун-Баба.
– Ну уж нет! – Благожит поднялся со скамьи и даже расправил плечи, будто вдруг вспомнил, что он мужчина и князь. – Если с киянами дело сладится, то пусть Толкун-Баба или девку мне выдаст, или тридцать тысяч куниц! Пусть хоть из-под земли достает, на то ей мудрость богами дана!
Карислава знала, что взяла на себя непростую задачу – пожалуй, муж с такой и не справится, здесь нужна гибкость и повадливость женского ума. Она не привыкла сомневаться в себе, однако ночью долго не спала, раздумывая, как соединить в согласии таких несхожих людей, как Ольга киевская и Толкун-Баба, да еще так, чтобы согласие это пошло на пользу роду Хотимирову. И если Ольга смущала ее своей чуждостью и непонятностью, то Толкун-Баба обещала трудности, которые Карислава представляла себе очень хорошо.
Перед рассветом было слышно, как вдали рокотал гром. Приближался Перунов день: то время, когда грозовой бог достигает высшей своей силы и гонит прочь все нечистое, но в огне его небесной войны порой гибнут и созревшие нивы. Поэтому так важно хорошо отметить день зачатия Перуна: подкрепить его силы, но и ублаготворить, чтобы гнал прочь градовые тучи и буйные ливни. Голосом дальнего грома Перун напоминал: пора за дело, времени мяться нет. Уже выбран бычок для требы и братчины, судьба рода решится вот-вот.
Назавтра же Карислава отправила отрока к воротам городца. Теперь, как это ни дико, их охраняли киевские оружники, и сами хотимиричи не могли войти в собственное святилище без позволения гостей. Именно эта необходимость на несколько дней в году отдавать самое сокровенное, священное свое в полную власть чужаков, как хотимиричи знали от древлян, служило к унижению того племени, которое несло на себе обязанность платить дань.
Однако ждать Кариславе не пришлось: несмотря на ранний час, к ней явился киевский отрок и поклоном от Эльги и заверением, что та будет рада повидать Благожитову княгиню, когда той желается.
Карислава пошла не одна: позвала с собой вуйку Благожита – бабу Ждану, жен Гордины и Веденя. Эльга приняла их в той обчине, где вчера шли переговоры мужчин. По бокам от нее стояли две служанки и два крепких отрока, рядом сидел Святослав. Еще кое-кто из киян расположился поодаль, ожидая, не понадобится ли господам. Карислава с беспокойством озиралась: ее тревожило, что рядом так много чужих, воинственных мужчин. Зато Эльга была спокойна, будто они и составляли ее ежедневное окружение.
