dver_v_zimu - Элизиум, или В стране Потерянных Снов
— Давай, — пригласил он, протягивая Драко половину обглоданной сырой рыбешки, — не так уж плохо. Терпимо. Нам нужны будут силы.
— Посмотри туда, — Драко выпростал руку жестом полководца, его трясло от счастья и облегчения. — Посмотри, живоглот ты чертов.
Близорукие глаза щурились, обшаривали туманные волокна у горизонта.
— Что? Что там?
— Берег. Я вижу темную полосу. Это берег, горгулья тебя разбери.
Гарри издал мокрый, похожий на всхлип звук. Драко отобрал у него рыбину и впился зубами в илистую, подгнившую мякоть. Добычу нашел Поттер, и честно обглодал половину. Рыба наполовину усохла, наполовину гнила — выброшенная на мелководье, несчастная жертва коварной реки. Кожа с чешуей сдиралась легко. Драко принялся есть, отвернувшись от Гарри, выплевывая мелкие кости.
— Мы пришли?
— По расстоянию судя, еще день пути. Может, опять придется ночку пробежать.
Зверек у его ног заныл, Драко бросил ему остатки рыбины.
— Они не едят сырое мясо, — заметил Гарри со смешком.
— Проверим.
Малыш долго крутил гнилые ошметки в лапке. Нюхал, фыркал, облизывал, морщился. Потом бросил в песок и наступил.
— Ах ты гадина. Там еще оставалось, — завелся Поттер.
— Не трогай его. Они и правда в еде не нуждаются. В обычной, нормальной еде.
Зато, подумал Драко, ты уже досыта нажрался… мной. Он смотрел на малыша. Тот за ночь и день пути странно окреп и как-то даже вроде подрос. Не ковылял теперь, а бежал резво, споро, как взрослый. Чем дольше он рядом, тем быстрее будет расти.
Жрут наши страхи, равнодушно подумал Драко. Не только? Нет. Кажется, любую эмоцию способны переварить — и его жалость, и гнев, и сострадание. И любовь, конечно. Чего им еще надо? Только это. Затем и превращаются.
Он не стал просвещать Гарри насчет всех этих тонкостей. В конце концов, Гарри, кажется, сам все прекрасно видел. Твари рядом с ними бежали весело и дружно, как армейское построение. Оборачиваться никто не пытался — хватало, небось, досыта, всей стае. Хватало им двоих путников. Это как еду с собой захватить: огромный, сытный, бесконечный запас еды.
Приближение берега отметили каждый по своему: некоторые оборотни начали рычать и повизгивать, чуя твердую землю. Малыши тявкали, словно щенки. Другие прибавили шагу, сошли с тропы и поплыли, держа головы высоко над водой. Их лысые черепушки покачивались над коричневыми волнами, будто мертвенно-розовые поплавки. Драко и Гарри ступали с преувеличенной осторожностью, таясь каждый друг от друга, замирая, вглядываясь в обрубленное плато, в высокие каменистые обрывы. Шел туман, берег был галечный, ровно-серый. Вдали, закрывая полнеба, вставали горы — кое-где в белых пятнах снега, синие, мрачные, неприступные.
— Не вижу распадков, — заявил Гарри повеселевшим голосом. — Как нам пробраться наверх?
— Найдем, — коротко пообещал Драко. — Я разверну карту. Мы найдем. Там, за плато, лежит большой город.
— Еда-а, — промурлыкал Гарри с детским восторгом. — Много. Много. Жратвы.
— Только вплавь не надо, — попросил Драко, и на всякий случай ухватил Гарри за рукав. — Ты не дотянешь до берега.
С тропы они не сошли. До самого последнего мгновения, когда подошвы ступили на обкатанную мелкую гальку, и ноги сами понесли прочь от воды, от проклятой, страшной воды.
Драко даже не обернулся, чтобы проститься с Тейей. Он успел ее возненавидеть. Простить и возненавидеть — простить за путь, который она сохранила для детей ночных кошмаров, возненавидеть за все, что пришлось пережить. Она не была ласковой, не была приветливой, не была вообще всем тем, о чем распинался Справочник Сомнийских земель — ни лепестком в цветке, ни матерью благословенной. Тейя была сама по себе, неумолимая и равнодушная ко всякой мольбе путешественника. Ни залитых солнцем островков, ни золотого песка, ни еды. Пустыня, покрытая мутными, спешащими к морю, пластами влаги.
Твари, выбравшись на пляж, принялись носиться по нему с тем же неугомонным восторгом, что охватил Поттера, они толкали друг друга носами, принюхивались к воздуху. Разбрелись, разбили ровный строй.
Малыш, крутившийся у Драко под ногами, бросился было за своими, потом обернулся, облизнулся. И приковылял обратно.
— Иди, иди, — сказал ему Драко строго, — прочь ступай. Ты мне не нужен.
Черные глазки смотрели умильно, жалостливо.
— Знаю, — Драко сел и стянул сапоги с мокрых ног. — Все знаю, засранец. Я твоя жратва. Бесплатная и бесконечная. Это, должно быть, просто находка для такого дурачишки, как ты.
Поттер растирал лодыжку. Между пальцев у него сочилась сукровица — наверное, прорвалась мозоль. Он сгреб немного илистой жижи и приложил к ранке.
— Сможешь двигаться? — Драко смотрел без сочувствия, но и без раздражения.
— Постараюсь.
— Найдем подорожник, — начал было Драко. И не смог закончить.
Тонкий, пронзительный визг, переходящий в ультразвук, за его спиной сменился утробным воем, победным рычанием. Поттер в одну секунду вскочил и обернулся к обрывам, он выхватил меч, но застыл в комичном полу-удивлении, полу-ужасе. Его лицо побледнело, стало не белым, а серым, как грязная тряпка. Рот раззявился, да так и остался.
Драко поворачивался медленно и с тягучим, мучительным чувством под сердцем — так просыпаются от кошмара, чтобы обнаружить, что кошмар теперь наяву, перекочевал из сна в явь.
Звери спускались по, отвесной почти, гладкой каменной стене, и были похожи на собак, только неописуемо огромных, волков и медведей — на всех жестоких зверей разом. Лапы у них были короткие, толстые. Шерсть на загривках стояла дыбом. У некоторых брюхо болталось низко, почти задевало гальку. И их было много. Очень много. Издали казались потоком коричневато-черного. Лезли, спускались с края плато, будто тараканы.
Самые быстрые уже подобрались к пляжу. На камнях расцветали пятна красного, маслянисто-черного: зубы смыкались на тощих холках оборотней, ловко и глухо клацали, и лысые головы беспомощно повисали набок. Некоторым вгрызались в лица, и в своем безумном страдании, размахивавшие худыми лапами, голые, отупевшие от атаки, твари — казались людьми. Многие превращались на прощание, сменяли тысячу лиц за минуту. Метнувшиеся в стороны взрослые бросали стариков, молодняк — каждый, как и среди людской толпы, был сам по себе. Победители не судили и не разбирали: малышню убивали ударами когтистых лап, стариков прижимали к земле и перекусывали шеи, сильным, отбивающимся самцам и самочкам выдирали половину лица. Не атака, не битва: самая настоящая бойня. Наверняка заранее спланированная и довольно хладнокровная, учитывая то, как двигалась стая волков: ровно, спокойно, даже с ленцой, но с необъяснимой при этом скоростью. Окружали и добивали.
